Юга ответил улыбкой.
— Ай, но колтуны у тебя на башке — вошки спотыкаются. Давай подрежу-расчешу, все лучше будет. Столько воинов справных, авось, привадишь кого?
— Не надо мне… воина, — фыркнула Медяна, но за расческой полезла. — Есть уже один, тоже певун-говорун. Частушками стреляет, семечками угощает, рукастый. Вот, кактус котусовый Гришку вместе растим, скоро уж пойдет… Может, дурноватый, но парень хороший. И Агону нравится.
***
На след Пегого поставили псов Дивия, но большой удачи не случилось. Утек предатель. Один Лут знал, как давно и за сколько он Нуму продался, да как много успел подглядеть.
Выпь на общем собрании был задумчив. Из головы не шел Тамам Шуд. Видел его в тот раз близко, будто совсем подле себя. Как такое могло быть? Через маску притянуло?
Еще бы взглянуть.
Говорил Гаер; после слово взял Волоха. В свою очередь заговорили и Таволга, и всегда сердитая Солтон, и Сом-сибарит. Оба вернулись с прибытком: Солтон принесла бегучий огонек против матицы, а Сом раздобыл резаки от Паволоки.
Русый рассказал имеющееся на Еремии оружие.
— Есть игольницы, что разят без промаха. Иглы их с Хома Осоки, тоньше травного листа, острее рысьего глаза. Кровь нашу они знают, не ужалят. Есть пятнашки — был бы свет, а фонарь далеко бьет, дотянется…
На Волоху поглядывали, сдерживая любопытство. Не до расспросов стало. С Пегим в помощниках, Нум все ходы знал. Следовало менять лагерю устройство, растить рога комолому, а то и на опережение бить.
— Я пойду в Нум переговорщиком, — сказал Выпь.
Прозвучали особо громко в общей тишине, сложившейся после слов Волохи.
— О чем толковать-то? — искренне удивился Сом, задержав в пухлой руке многоглазый перламутровый веер. — Разве ж они разумеют нашу речь, разве мыслят схоже?
Ответил Гаер:
— Раньше нельзя было, твоя правда. Не та стадия развития. Теперь — можно. Уж почитай, третью форму сменили. Визири выходят. Вот с ними можно и беседы беседовать. А пуще — с теми предателями-человеками, что Нуму жопку лижут, за свои боясь…
Задумались.
— Однако, в гости к Нуму идти риск большой, — признал Гаер, раскуривая трубку, — им наших засланцев хлопнуть, что поссать.
— Предложить им разве пленных? — сказал Волоха. — Что в замке томятся.
Сами Хангары пленных не брали. Про то все знали.
— Я пойду, — повторил Выпь, будто не слыша те речи, — один.
Юга сердито шикнул.
— Думаешь, на тебя стрелы не сыщется?
Выпь смотрел в сторону.
— Меня Нум пустит.
Гаер глянул с подозрением, шевельнул рыжими бровями.
— Сговориться думаешь?
— Обговорить, — поправил Выпь спокойно. — Выслушать.
— Что слушать, — закудахтал, засмеялся Сом, — они, Хангары, есть поглотители, вторженцы. Им земля нужна жирная, да моря соленые, да мясо парное. Люди им — корм локуста. Кто с травой подножной, сеном-соломой, говорить будет?
— Я не человек.
Солтон гневливо повела плечами, будто тянула ее кольчуга, свитая из жестких, черных кобыльих волос.
— Нашел чем бахвалиться.
— Не бахвалюсь. Факт утверждаю, — Выпь едва посмотрел на нее.
Говорил он с Гаером. Как ни крути, за рыжим было последнее слово.
Арматор сердито укусил мундштук. Прищурился.
— Ладно. Проверим. Не договоришься, так хоть глазами постреляешь, авось что вызнаешь, как там устроено с изнанки. Утром выйдешь.
***
Юга был не рад такому обороту.
— Ты бы хоть мне наперед сказал, а? — проговорил сердито, едва вышли из шатра, миновали стражей-дуплетов. — Что тебе туда одному переться, стрелами закидают, локуста затопчут!
— Ты ведь тоже ходил, — возразил Выпь, — правильно тогда сказал — самому надо увидеть, самому понять.
Юга всплеснул руками.
— Ай, сравнил! Я не один был, с ребятами Таволги! И то — насилу ноги унесли.
— Но так я не ползуном пойду, а явно.
Юга ответил мрачным взглядом. Затея Второго ему не нравилась. Выпь ко всяким странным тварям питал пристрастие, живой интерес. А тут целый Нум. Ну, ужалила мысль, ну покажутся ему эти Хангары ближе и милее, чем людской завод? Решит остаться?
Тряхнул головой. Предателем Выпь не был, на другую сторону бы не убежал. Не то устройство.
На Пасть меж тем ложилась темнота. Зажигались огни — то раскрывались, светясь, цветы-гелиофаги. В дневную пору сманивали к себе в пузыри-кувшинки свет, а ночью охотились, на тот же свет насекомых подзывая. Бликовала военная справа ночных дозорных.
— Так понимаю, меня с собой не берешь?
— Нет.
— А зря, — хохотнуло из мрака, — в гости, да без подарочка-гостинца, кто ж так делает? Подложить Нуму шкуру нашу? Ради общего дела, во имя общего блага, а?
Юга рот открыть не успел на отповедь, а Выпь длинно шагнул. Цыган едва успел отшатнуться — дикта свистнула в мизинце от виска.
Волоха встал вперед старпома, ладони выставил.
— Тихо. Тихо.
— Да что я…
— Смолкни, — цыкнул на него русый, как на пса.
Выпь молча вернул дикту за спину.
— Следи за языком, — предупредил хмуро.
— А иначе? Что ты мне сделаешь? — хмыкнул Дятел. — Вызовешь на дуэль?
— Нет. Я скажу тебе снять штаны и трахать тот камень до тех пор, пока не сотрешь член до основания.
Прозвучало веско.
— Это не гуманно, — уже другим голосом сказал Дятел.
— Зато убедительно.
Дятел под взглядом капитана прищурился, но продолжать не стал. Юга же взял за руку Выпь, молча потянул за собой. Говорить, объяснять, паче ругаться— не хотелось.
До своего места дошли быстро, в молчании.
Только в палатке Выпь вдруг заговорил.
— Тот, Ррат. Ты же совсем несмышленышем был?
Юга вздрогнул, точно его выстигнули.
Память Второго оказалась цепкой. Однажды сказанное, давно оброненное — крепко запомнил.
— Сколько тебе было? — продолжал допытываться Второй.
Юга слабо замотал головой. Отвел глаза. Видит Лут, никогда взгляда не прятал, а тут — само, само.
Выпь взял его за плечи, и Юга задрал голову, глядя снизу-вверх. Пропеченное, ветрами обожженное лицо Второго было сухо и твердо. Скулы, ввалившиеся щеки. Крепко сжатый рот, упрямый подбородок. Широкие брови. И глаза, глаза — охряные, с медью на дне.
— Я сам, — сказал Третий, потому что молчать стало вдруг страшно. — Сам, понимаешь? Не силой брал.
— Ты был ребенком. Он — взрослым.
Выпь говорил спокойно, но Юга чувствовал, знал треск пожарища, скрытого до поры медными листами.
— Это давно случилось, теперь что ворошить? Чтобы все прознали?
— Никто не узнает.
Юга дернулся, стараясь скинуть руки Второго с плеч. Разозлился.
— Ай, это только мое дело! Плакаться не буду, горевать не желаю!
— Не правда, — тяжело, нараспев произнес Выпь. — Это касается тебя. Значит, это и мое дело тоже.
Они смотрели в глаза друг другу. Юга медленно, не моргая, поднял руки, сжал предплечья Второго. Закрытые щитками из дерева и змея, они были шершавыми и холодными.
Злость легла, как лошадь в траву.
— Не надо, Выпь, — устало попросил Юга. — Оставь. Сделанного не воротишь. Прошу тебя. Не мучай меня.
Выпь наклонил лохматую голову, пряча глаза. Пальцы его смяли, сдавили плечи Юга, Третий зашипел сквозь зубы. Второй опомнился.
Разжал хватку.
— Я тебе подарок припас, — проговорил сипло. — Все вручить не удавалось.
Юга изумленно промолчал. Подарков между ними как-то не водилось.
Пока думал-гадал, к чему такое, Выпь полез в сумку, достал что-то, завернутое в тряпицу. Протянул.
Третий, глянув искоса, осторожно развернул, не сдержал восторженного возгласа:
— Абалоны! Ай, вот угодил, вот порадовал, пастух… Где взял только?!
— Выменял у маркитанта, конь у него захромал, я починил, — скупо пояснил Второй, наблюдая, как Юга, освещенный радостью, крутит-вертит наушники.
— Правда понравилось?
— Ха! Словами не выразить, это ж я теперь могу не только твой храп по ночам слушать…
