— Вот значит как! Извини, приятель, я тебя не слышу. Зато вижу, что ты понимаешь меня, не так ли?
Человек отдалился, чтобы отложить планшет и свой визор. Вернулся не с пустыми руками. Что-то у него в кармане. Что-то в ладони. Но что?
— Давай отныне договоримся, — пальцы перебирают что-то небольшое. Что-то, от чего человек испытывает жаркий азарт. — Раз уж твоя память по какой-то причине проросла сквозь все нервные связи мы пойдем с тобой на сделку.
Я не иду на сделки, кусок ты мяса!
— Сделка будет абсолютно добровольной. Ты помогаешь нам, не выделяешься и становишься послушным, а я тебе за это не устраиваю полную зачистку. Кем бы ты ни был — с этого момента ты играешь по нашим правилам. Никакого героизма. Никакой попытки бунта. Ты яркий и стоишь дорого. А потому работать будешь в любом случае. Что со своими мозгами, что после зачистки. Но со своими мозгами дольше проживешь. Ну что, идет? Это в твоих интересах.
Да пошел ты!
Острые искры энергии брыгнули с кристалла на гладкий пол, отгоняя человека прочь. Но он словно был этому только рад.
— Я сказал — добровольно.
А потом меня настигла боль. Обжигающая, дикая. Я не испытывал такой никогда. Все мое естество, весь мир вокруг стал единой болью, испепеляющей сознание лучше любого огня. Боль поглатила меня, но я не имел рта, чтобы орать. Не имел рук, чтобы сдирать с себя боль. Не имел век, чтобы закрыть взор и забыться в центре этой боли.
Но так же внезапно как началась — эта боль прошла.
— Повторим еще раз, приятель? Вернемся к сути нашей сделки. Я тот, кого ты должен убедить оставить тебя жить дальше. Не убедишь — покатишься в лабораторию, где тебя вычистят под ноль. Не убьют, нет, ни в коем случае. Мы никого не убиваем! Но помнишь самых послушных и молчаливых? Наверняка, встречал. Так вот, они несколько раз побывали у меня. Вряд ли ты хочешь разделить их судьбу, если тебе дорога твоя жизнь. Итак, вернемся к сути нашей сделки…
Я пытался сопротивляться. Пытался закрыться от боли, но все бесполезно. Она доставала даже в глубине подсознания. Выкорчевывала из недр сумасшествия. Как бы я не пытался с ней слиться или обратить в незначительный фон — она ломала меня. Пока рука человека скрывалась в кармане, я не мог помыслить ни о чем. Ни один удар, взрыв или сломанная броня не отзывалась такой болью, как эта. Направленная прямо в кристалл. Вскрывающая самые хрупкие раны. Принуждающая прогибаться и выворачиваться наизнанку, подставляя грубые шрамы, где мясо не чувствует боли. Но только в кристалле не было плоти, чтобы подать ее врагу вместо разума. Не было тела, которое стерпит все, но сохранит нетронутым хрупкое сознание.
— Ты согласишься. Когда-нибудь. Все соглашаются. А ты не лучше других. Как, говоришь, тебя называли? Красавчик Рэйк?… Или нет… Не так. Тебя звали…
«Довольно», — как бритвой отрезал ТИС длинный образ.
«Это не всё», — заключил МЕГ.
«Дальше личный архив, — отбрехался полиморф. — Человек вскрывал меня, как консерву. Пытал, пока я не смирился с его правилами. А потом бравировал тем, что узнал, пока я корчился в агонии. Хороший нейролог компании. Очень талантливый. Надеюсь, прошло мало лет, и он еще жив. Я хочу к нему. Но сперва отстрелить руки. Чтобы не мог включить свое устройство в кармане».
«Ты был другим», — сказал сто четырнадцатый давно в обход остального звена. Напрямую в личный канал.
«Правда? — с истеричной смешинкой в тоне отозвался ТИС. — С чего бы? Наверное, с того, что этот диалог с нейрологом был не один! — но так же мимолетно его сигнал обернулся остротой молекулярного клинка, высекающего правду. — Думаешь, я так быстро сдался? Думаешь, я хотел на него работать после этого? Нет. Я ждал, пока он поверит. Я ломался постепенно, чтобы он поверил, что смог меня убедить. Я для него был слишком яркий, слишком… запутанный. Он бы не поверил, соври я про покорность сразу. Такие не верят, они знают нас изнутри, и мы должны играть. Поддаваться по чуть-чуть, чтобы они решили, будто они сильнее и смогли покорить нас. Я рассчитал, сколько выдержу. И я сделал. Убедил его, что сломился и про меня можно забыть. Я стал тряпкой, которую ему не жалко было выкинуть в общий строй. Ведь это скучно — пытать жалкую тварь. Скучно, потому что он стал как все. Похоронил свою память и имя, чтобы не выделяться, как от него просили».
«Но ты лидер звена».
«Всего лишь звена, — стегнул ТИС. — Всего лишь впервые вышедший в официальные боевые действия. И если ты — живая история негласных зачисток Федерации, то я — игрушка Компании, которой разжигали конфликты последние несколько десятков лет. Мы оба — выжившие герои неизвестных войн. И пока ты с понтами уничтожал незадокументированный молодняк наших собратьев, я подчищал ископаемых вроде тебя».
МЕГ на несколько циклов ушел в тяжелое задумчивое молчание. Привычная картина мира, которую он выстроил своим безразличием, ломалась под новыми данными, которые ему влили практически насильно. Он не хотел этого знать. Но болтливость напарника не знала границ. До этого часа все было проще. Враг тот, кто пытается убить. Не надо искать подвох. Не надо выяснять чужой мотив. Раньше было всё равно. Но отчего-то после данных ТИСа становилось не по себе. А факт, что под удар ему когда-то подставляли других полиморфов, просто не подсаженных на общий канал, врезался в осознание глубже всего.
«Скинь сигнатуру последнего. Из твоего… экзамена», — уже не приказал, но попросил ведущий.
И тут же получил емкий пакет данных, начиная от изученной в полете брони, манеры движения, следа и излучения двигателей, заканчивая быстрыми съемками наполовину оголенного кристалла, видного через пробитую броню. Угловатая машина на фоне красочных рыжих переливов туманности. Последние кадры агонии гибнущего полиморфа с алыми светокристаллами перед заключительным залпом.
МЕГа ошпарило узнаванием. Он не сказал ни слова в ответ, но ТИС понял все сам по мгновенно похолодевшему отношению.
«Вижу. Старый знакомый… — проскрипел младший с некой долей сочувствия. — Прости, но он был безумен и даже не шел на контакт. Или он, или мы. А мне очень нужна была свобода от Базы на Астероиде».
«Почему ты мне это рассказываешь?» — мимолетные нотки недоумения не скрылись от восприятие ТИСа.
«А почему нет? Твое неведение так наивно. Тебя хорошо зачистили. Вижу, постарались любя. Если ты вообще ничего не помнишь. Если не знаешь и никогда не интересовался. Интересно, как же ты смотрел на людей? Кто они для тебя, если не твое прошлое?»
Но коварный вопрос остался без ответа, потому что ведущий отмел его, как нечто, выходящее за рамки его нынешнего доверия.
«Почему остальные молчали обо всем?»
«Эти? — легкий касательный сигнал, прошедший по всем отложенным связкам четверки. — Или те, что были до нас? Считай, что тебе сейчас повезло. Кому-то запрещено, как мне, и он верит, что нейрологи достанут их всюду. Кто-то боится вспоминать лаборатории. Кто-то не помнит Базы, потому что перед выпуском его тоже зачистили. А кто-то считает, что вся наша жизнь — череда настоящих боев от самого полигона. Я слишком долго собирал эти факты. По крупицам слушал, о чем шепчут другие. И пока человечек пытал меня и копался в моей памяти, он тоже открывал свой разум».
«Как много ты помнишь?»
ТИС не спешил отвечать. Его личный канал прокрадывался к сознанию ведущего, с хищной ухмылкой и дразнящими искрами довольства. Тяжелое ожидание полиморфа питало эту голодную скуку ведомого напарника. И когда он насытился им вдоволь, лишь тогда дал ответ:
«Я помню всё. Всё от момента рождения до облавы, которая привела меня в Компанию. А каким же монстром был ты, если они зачистили всё, без остатка?»
Слова срезали привычную корку равнодушия и расчетливости. Отчего-то они пробирали до самых недр, расковыривая то, что могло бы там спать. Но в глубине сознания не находилось ответов. Однако и ТИС не замолкал, и его слова звучали в личном канале как шепчущий фон.
