За несколько минут до въезда в Орлиное Гнездо я проснулся окончательно. Желтые, сливающиеся с ландшафтом руины городка уже можно было разглядеть в небольшой долине, зажатой между поросшими жестким кустарником холмами. Был полдень, и с безоблачного неба взирало на землю жестокое солнце.
После войны, радикально поменявшей климат всей планеты, здесь всегда стоит засуха. Дождевые тучи доходят до границ мертвой зоны, окружающей Эпицентр кольцом в пять-шесть километров шириной, и проливаются над пограничными городками вроде Бески-Юга. Сюда же дождь заглядывает редко. Лишь осенью безумные шквалы Санта-Берильес приносят непогоду, и тогда тонны воды с неистовой силой обрушиваются на желтую пыль. Такие ливни могут идти по две-три недели подряд и меняют пейзаж до неузнаваемости. Ярость воды срывает одни холмы и возводит другие, уничтожает незащищенные оазисы, создает русла недолговечных рек, чьи обезумевшие потоки сносят все на своем пути. Долина, где расположено Орлиное Гнездо, превращается в мутное озеро, и бурая вода полностью скрывает развалины городка. Многие подобные селения, оказавшиеся после войны в мертвой зоне, давным-давно либо сровняло с землей, либо засыпало наносным песком. Но есть и такие, что торчат гнилыми зубами руин по сей день. Когда сила воды иссякает и яростное солнце, прорвавшись сквозь облачную завесу, превращает вчерашнюю грязь в желтый песок, трудно поверить, что совсем недавно тут бушевал потоп. Его вызывают многочисленные заброшенные шахты, которыми изрыта почва под городком. Когда-то в них добывали йод и насыщенную им соль.
Пикап стоял. Сабж тихо похрапывал, смешно съежившись на переднем сиденье и упершись ногами в лобовое стекло. Буги стояла спиной к машине чуть в стороне и курила. Яркое солнце прошивало ее густую шевелюру золотыми нитями и окружало всю фигуру ослепительным ореолом. Я невольно подумал, что сейчас она представляет собой отличную мишень, и усмехнулся. Сабж громко всхрапнул и тут же захлопал глазами.
– Приехали? – пробормотал он, обращаясь к пустому водительскому сиденью.
– Почти, – ответил я, – долина прямо под нами.
– Ага, – сказал Сабж, протирая глаза, – а где Буги?
– Вон она, курит.
Сабж повернулся, проследил за моим взглядом и вдруг совершенно спокойно произнес:
– Даже я не промахнулся бы.
– Знаю, Сабж. И она знает. Но я не стану этого делать.
– Почему?
– Ну... Скажем так, не вижу достаточно веских оснований.
Это была неправда. Вернее, не совсем правда. На самом деле я бы и самому себе не смог толком ответить, почему не выстрелил в нее тогда.
– Ясно. – Сабж потянулся, снова огляделся и так, словно мы только что обсудили не самый удачный матч «Буффало Саймс», сказал:
– Тогда дай мне сигарету, Макс. А я попробую разогнуть ноги.
Как и большинство субтропических областей планетарного диска, эта в прошлом принадлежала вездесущей Вест-Индской компании. И, как и везде, британское влияние на местный колорит оставило шрамы, нелепые и неуместные. Орлиное Гнездо – яркое тому свидетельство.
Понятия не имею, как оно называлось в довоенные времена. Берусь спорить на кругленькую сумму, что топоним начинался с приставки «New», но если честно, меня это никогда не интересовало. Не потому, что я не любопытен, напротив, меня хлебом не корми, дай покопаться в архивной пыли жуткого прошлого, выродившегося в безумное настоящее. Но руины должны оставаться руинами. И в прямом, и в переносном смысле. А кроме того, среди тех, кто ходит в Эпицентр, есть негласное правило: мы стараемся не привлекать внимания к нашим форпостам и перевалочным базам.
А вот что касается нынешнего названия, «Орлиное Гнездо», то тут все просто. Когда мы обнаружили этот забытый цивилизацией уголок, в нем уцелело всего одно приземистое здание красного кирпича. На его фасаде каким-то чудом удерживались остатки неоновой вывески – «Eagle’s Nest». Выглядело здание настолько по-британски, что у меня аж сводило зубы. Казалось, этот кубический монстр с нелепой колоннадой сам приполз сюда с островов Ее Величества. Или его приволокло ледником...
Я всегда испытываю бессильную ярость при виде подобных уродливых свидетельств имперской власти. Какое на хрен орлиное гнездо может быть там, где никто и никогда в глаза не видел орла? Стервятники, грифы, соколы, даже вороны – пожалуйста. Но орлов тут никогда не водилось. Так почему не назвать гостиницу «соколиным», «вороньим» гнездом или «Гнездом Грифа» на худой конец? Но нет, имперское сознание, пройдя сквозь сито веков, как будто само приняло форму куба. Или это римские орлы все еще властвуют над друидскими генами?
Путешествуя по планетарному диску, я завел блокнот и записывал туда все «гнезда», встречавшиеся по пути. Я насчитал ровно 110 орлиных, 62 вороньих и 12 ястребиных.
Бальзамом на сердце пролился неон вывески «Гнездо канарейки» в Портсмуте. Так называлась невзрачная закусочная, за стойкой которой стояла аппетитная дочка хозяйки, вызвавшая у меня куда большее слюноотделение, нежели местное скудное меню. А в Вально выбила скупую мужскую слезу вывеска «Гнездо Носорога» над огромным автосалоном. Но эти исключения только подтверждают правило.
Нет, я не имею ничего против Туманного Альбиона. Я люблю Лондон, а в Лидсе прожил почти год. Даже прогулялся босиком по зебре пешеходного перехода знаменитой аббатской дороги.
Но я ненавижу Вест-Индскую компанию и всех ее сестер и братьев, какие бы имена они ни носили.
И дело здесь не в расовых и национальных предрассудках или территориальных претензиях – это всего лишь лозунги для прыщавых юнцов, спасающихся от перхоти, выбривая головы наголо. Но именно такими лозунгами прикрывался монстр, вытоптавший планетарный диск коваными армейскими сапогами, мягкими мокасинами проповедников, траками бронетехники и инверсионными следами трансатлантических авиалайнеров. Прикрывался, чтобы делать свое дело за счет всеобщей мобилизации, уличных банд всевозможного покроя и фасона, разнокалиберных конфессиональных общин, землячеств и диаспор. Не верьте тому, кто скажет, что имя этому монстру – деньги. Они – лишь одно из его орудий, наряду с жаждой наживы и власти, равнодушием, властолюбием, прыщавой наивностью бритоголовых неонацистов и фанатичной верой преподобных святых отцов. Говорят еще, что имя ему – Легион. Я же считаю, что имя ему – человек. Прекрасный и ужасный, как никто другой, близкий к Богу и неизмеримо далеко отошедший от Него.
Основной парадокс человечества в том, что мы, люди, сочетаем в себе тягу разрушать и стремление создавать. В нас воистину сошлись божественное и дьявольское. Нам не чужды понятия: добро, красота, вера, свобода, соучастие. Память. Умение восхищаться. Стремление сохранить. И хрен его знает, каким образом мы умудряемся сочетать в себе противоположное. Я ведь и сам создавал и уничтожал, убивал и радовался рождению, спасал и равнодушно отворачивался, крал и дарил, верил и сомневался, восхищался и цинично насмехался. Объяснить этого я не могу, но прихожу к выводу, что главное в человеке – противоречие.
