– Денег на то не присылывали, Ваше Величество. Да еще мешала надежда, что Перекоп будет наш и линия не потребуется. Теперь надо делать, конечно. Только лучше бы ее покруче к морю завернуть: на Самаре оставить запасный рубеж, а передовой пустить по Конке и Берде, ежели такое исправление границы сделать получится.
– Велю Гавриле Иванычу отписать Шафирову, чтобы в докончании требовал сего у турок. А землю межевать с ними будешь сам, вот еще занятие тебе. Так что смотри на месте, как оборону устроить. Насчет денег… Где ж их сыскать?! В работы солдат ставь, насчет леса или подвод – жителей повинностью обяжи… С деньгами и дурак сделает, а ты умный.
– Государь, хотя бы солдатам задержанное жалованье – я под него частным образом долгов наделал и в казенных конторах много забрал. А главное, пока люди в полках голодают, никакими казнями их от бегства не унять.
– На жалованье – найду. Не все сразу: потерпи до зимы, там легче будет. С крестьян до урожая много не взять.
– С них и после урожая деньгу не очень-то выдавишь, даже бесчеловечными способами. Бедность! Надо бы что-то измыслить. Приеду в деревню – займусь.
Я не пояснил чем: выжиманием серебра из мужиков или устройством для них форсированного марша к вершинам богатства (при помощи кнута, разумеется). Совместить эти две задачи непросто. Но нужно: любая коммерческая затея при начале своем требует затрат, окупающихся далеко не сразу. Некоторые соображения на сей счет имелись.
Коварство врагов подарило мне достаточно досуга для чтения и размышлений. Еще в Вене, созерцая сквозь мутноватые стекла посольской квартиры сияющие весенние небеса и пытаясь натурфилософским образом взглянуть на движение богатства – скажем, как на движение планет в пространстве, – я долго продирался через многоразличные мысли умных людей о сем предмете. Великий министр Сюлли утверждал: земледелие и скотоводство – два сосца, питающие Францию и превосходящие все сокровища Перу. Он видел в них главный источник звонкой монеты и восставал против ремесел, плодящих ненужную роскошь и изнеженность. Его современник Монкретьен, ровно сто лет назад напечатавший «Трактат о политической экономии», тоже придавал немалое значение естественному богатству, однако в противность герцогу уповал на вывоз ремесленных и мануфактурных изделий, основательно полагая, что жизненные припасы предпочтительно сохранять для пропитания собственного народа. Оба эти рецепта совершенно непригодны для России. Суровость климата едва позволяет ее жителям самим прокормиться, отсутствие дорог препятствует вывозу товаров с низкой ценностью на пуд веса, а искусных ремесленников, кои могли бы превзойти европейских соперников, в стране попросту нет. Сии обстоятельства не менее, чем удаленность от морей, выталкивают русских на обочину мировой коммерции.
Схоластические споры, порождается ли богатство природой или возникает в ходе торговли, не стяжали моего внимания. Стреляет ружье, потому что заряжено или потому, что курок спустили? Тунгусские князцы испокон веку ходили в соболях – но истинная ценность сих зверей обнаруживается лишь в момент, когда русский купец продает их шкуры немцам или китайцам. Поиск товаров, кои «заряжены», но еще не выстрелили, привел к итогу удручающе тривиальному.
Лес. И все, что с ним связано. Больше нам нечего предложить миру. Только из дерева можно выстроить запруду, предназначенную уловить немного серебра из мимотекущей денежной реки. Невелико открытие: меха, поташ, смола, деготь и прочие лесные товары с незапамятных времен составляли изрядную долю русского вывоза – и казенную монополию к тому же. Собственно древесина тоже шла в Англию и Голландию, но в количествах сравнительно скромных. Во-первых, из Норвегии ближе, во-вторых, деревья мачтовых кондиций государь указал беречь для своего флота. Лес более низких сортов дешевле мачтового в несколько раз. Чтобы торговать им с прибылью, надо заводить свои корабли и свои лесопильни. Иначе все сливки снимут другие.
Кстати, о кораблях. Рассуждая теоретически, я пришел к выводу, что строение судов на экспорт могло бы оказаться намного выгодней лесоторговли. Мужики в России сызмала привычны к работе по дереву; переучить простых плотников на корабельных сложности не представляет. Провиант для них даже в Петербурге вдвое дешевле, нежели в Европе (в Воронеже – впятеро). Лес в Голландию везут за тысячу миль, а из русского Адмиралтейства в окошко выгляни – увидишь, как растут корабельные сосны.
Зная это всё, вы догадались, конечно, где строят самые дешевые суда? Совершенно верно, в Амстердаме!
Куда деваются деньги и почему корабли казенного строения выходят дороже покупных, когда по расчету должны бы стоить втрое меньше? Разгадка не так очевидна, как кажется. Ну, воруют – как же без этого?! А где не воруют? Англичане и голландцы, вы думаете, святые?
И потом – генерал-адмирал Апраксин хотя не святой, но человек весьма порядочный. Это вам не Меншиков! Федору Матвеевичу случалось бывать виноватым в денежных делах – но большей частью за попустительство подчиненным, мелкие шалости которых не успевал пресечь. Какую долю ассигнований возможно расхитить без деятельной помощи главного начальника? Процентов десять? Двадцать? Уж никак не две трети. Столько и адмиралу не по чину: на умеренное казнокрадство государь иной раз закрывает глаза, как на зло привычное, всеобщее и неистребимое, – а за две трети легко головы лишиться.
Да никто и не посмеет так много красть прямо у царя под носом. Нет в государстве мест, в большей степени освященных высочайшим вниманием, чем корабельные верфи. Шагу нельзя ступить без государева пригляда. Приемы работы точно как в Европе – только что заимствовали, главных мастеров наняли там же – так в чем же, черт побери, дело?! Я ничего в сем ремесле не смыслю и не претендую учить ему монарха, но лучше бы он помогал судовым строителям не с топором, а с гроссбухом.
Есть в корабельном деле одно малое исключение: купцы Баженины строят суда не только для себя, но и продают в Голландию! Жаль, что эти продажи можно по пальцам пересчитать – но приятно видеть подтверждение своей мысли. Вот бы съездить к Архангельскому городу посмотреть: чем же их верфь отличается от царских?
Нечто подобное удалось подметить в другом, более знакомом мне промысле, тоже имеющем отношение к лесным богатствам. Комендант казенных железных заводов полковник Вильгельм де Геннин – благородный человек и прекрасный инженер; однако необразованный, алчный, хищный, хитрющий мужик Никита Демидов побивает его по всем статьям, отпуская железо вдвое дешевле и с немалой прибылью. И многие иные коммерческие дела под покровительством казны идут, словно сани по песку: усилия чудовищные, а продвижения почти нет.
