— Добрый день, Евгений Иванович, простите, что прервал ваш отдых. Меня зовут Нариман Эдуардович Фархатов, — вошедший протянул руку Ивлеву, — я рад видеть вас в нашем анклаве и пришел засвидетельствовать своё почтение лично.
Ивлев был ошарашен. Какое позительное отличие между братьями! Статный и элегантный Нариман был полной противоположностью Камилю. Камиль Фархатов был низенький толстяк, а уж к изящным словесам никогда не прибегал.
— Как вас тут разместили? Всё ли в порядке? — видя замешательство Ивлева, осведомился Фархатов.
— Спасибо, к этим апартаментам я уже привык.
— Лучшее — враг хорошего, а эти апартаменты определённо хороши. Через час будет стандартное подписание соглашений — полагаю, что вопросов возникнуть не должно, мы даже готовы продать огнесмесь с изрядным дисконтом. Но я здесь по другому поводу. Я хотел бы прямо спросить вас: зачем вам экспедиция на Готланд?
— Ну, прежде всего не вам, а нам. Есть маленькая вероятность, что экспедиция увенчается успехом. И тогда кто первый получит вакцину, тот первый и выйдет на поверхность, а следовательно, получит возможность беспрепятственно осваивать все ресурсы, организовать очередь на получение вакцины и диктовать свою волю всему миру. Мы — два наиболее сильных анклава, и мы должны начать это дело вместе.
— Евгений Иванович, я не люблю отдалённых перспектив, до них ещё дожить надо. Как насчёт текущего момента? Что мы получим, даже если экспедиция не вернётся?
— Репутацию. Сейчас общество только формулирует свой запрос на эту экспедицию, а у нас уже есть чем ответить. — Ивлев пошел ва-банк. — Мы сможем мобилизовать массы на добычу ресурсов и обеспечить себе грамотный пиар, более того, сможем увидеть наших партнёров в деле, посмотреть, кто и какими ресурсами располагает, и уничтожить неугодных нам.
— Ваша откровенность делает вам честь, — задумчиво произнёс Фархатов, — но такие дела не решаются одномоментно и в одиночку. Мне нужно будет всё хорошо обдумать, посоветоваться. Такие решения должен принимать Объединенный генералитет. Через четверть часа вас ожидает отличный ужин, все формальные моменты решим потом.
Ивлев снял несколько измятый «комок»[10], открыл шкаф, повесил форму на плечики и стал облачаться в деловой костюм. Всё-таки вакуумируемые контейнеры Игоря Эдуардовича были незаменимы. В них можно было перевозить по зараженной территории почти всё — от еды до одежды, недостаток был только один: чрезвычайная трудоёмкость при производстве. Оглядел себя в зеркало: не мешало бы побриться! — но как-то не хотелось, да и сомневался, что в его номере есть вода. Для всех прочих анклавов вода была роскошью, и в то же время её боялись как огня. Как бы там Зураб ни разливался соловьем, а это не Правительственный сектор, всего лишь гостиница для пришлых. Вот и воздух пересушенный — аж в горле першит. Параноики!
Он извлёк из внутреннего кармана небольшую фляжку, открутил крышку, хлебнул — серебряная вода была вкусной. Многие буржуи не понимали, для чего Клён отобрал у них цацки и брюлики, а ведь Имам всё в дело пустил: вся вода в анклаве очищалась серебром, дистиллят приобретал неповторимый чистый вкус; золото пошло в хранилище, часть была использована для чеканки золотых динаров; мелкие бриллианты были переработаны для разного рода резцов, крупные камни также остались в хранилище.
А здесь генералитет дает обывателям эквивалент — новую виртуальную валюту, новую иллюзию.
Так когда-то было с долларом, который не был ничем обеспечен. После войны генерал де Голль отправил американцам целое судно и самолёт с долларами, получив в обмен золото. После этого американцы заявили, что доллар золотом больше не обеспечивается — поняли, что второго груза зелёных бумажек Федеральная резервная система просто не выдержит, ведь де Голль за два года облегчил знаменитый Форт-Нокс более чем на три тысячи тонн золота. А дурной пример, как известно, заразителен! Правда, после своего «валютного Аустерлица» де Голль долго у власти не продержался. В 1968-м массовые студенческие волнения захлестнули Францию, Париж был перекрыт баррикадами, а на стенах висели плакаты: «13.05.1958 — 13.05.1968, пора уходить, Шарль». Двадцать восьмого апреля 1969 года, раньше положенного срока, де Голль добровольно покинул свой пост. Идти против воли мирового капитала всегда было рискованно.
В Соколиной, Кремлёвском и других анклавах все найденные материальные ценности подлежали непременному обмену на эквивалент. Гипотетически каждый гражданин анклава мог получить всё, что ему нужно, но в реальности необходимых материальных ценностей просто не оказывалось в наличии. Естественно, что недостача имелась всегда и только для рядовых граждан; по блату же можно было получить почти всё и в любое время. Не деньги, а связи играли главную роль. Широко была развита банковская система и потребительское кредитование.
Ивлев вздохнул. Он и раньше-то никогда не жил в кредит, даже когда было очень тяжело — ведь, как известно, берёшь чужие и на время, а отдаёшь свои и навсегда… ещё и под грабительские проценты. А сейчас вообще не имел к этому никакой склонности.
Крылатский анклав разительно отличался от других. По исламской традиции здесь были запрещены банки и ростовщичество — любое отступление от этого правила каралось публичной казнью. Каждое дело рассматривалось справедливо и всесторонне. Впрочем, пятерых повешенных ростовщиков хватило, чтобы дать понять всем, что это ремесло рискованное и опасное для жизни. Все платёжные операции родного анклава были обеспечены золотом и серебром. Излишка ювелирных украшений и личных ценностей не допускалось — золото и бриллианты подлежали немедленному изъятию, а при добровольной сдаче либо находке полагалась пятидесятипроцентная компенсация стоимости в динарах, которые подлежали обмену на дирхамы либо рубли.
Нужно было выходить.
За дверью Ивлева ждала пара немногословных охранников в чёрных костюмах. «А ведь бодигарды совсем не изменились».
— Володя, нам пора… — начал было Ивлев и попытался постучать в дверь соседнего номера.
— Господин Николаев не приглашен на ужин, — преградил ему путь один из верзил и тут же добавил, заметив неприязненный взгляд Ивлева: — Но ему подадут еду сюда. Следуйте за нами, господин полковник.
«А о звании моём вы не осведомлены — и это хорошо». За тридцать три года Ивлев так и не получил повышения, так и остался вечным подполковником. Клён следовал правилу: держи друзей близко, а врагов — ещё ближе.
Такими «близкими врагами» были он, Ивлев, и полковник Пётр Смирнов, который не смог стерпеть того, что во время бункерной Революции его деда не просто отстранили от власти, но пренебрежительно отодвинули в сторону.
