— Я, пожалуй, посплю, — сказал Игорь Женьке. — Когда у Ставрова начнется заварушка — буди.
— Ага, хорошо… Игорь, — Женька сел на броне, скрестив ноги, — как ты думаешь, у нас получится?
Вместо ответа Игорь улегся на травку и закрыл глаза…
…На этот раз ему ничего не снилось, и проснулся он еще до того, как Женька пошел его будить. Полызмеи стоял высоко — было часов десять Женька в танкетке говорил с кем-то по связи и, раньше чем тот обернулся, Игорь сел и спросил:
— Началось?
— Ну, проснулся? — Женька, не поворачиваясь, махнул рукой, и Игорь запрыгнул в танкетку, скорчившись рядом с другом.
— Они клюнули, Игорь! — прокричал Ярослав с шумного экрана. Изображение прыгало. — Они идут за нами, как на привязи! — он оглянулся, махнув кому-то и вновь повернулся к экрану, криво улыбаясь. — Ну, брат — я думал, что видел все. Но каюсь — ошибался. Смотри-ка.
Изображение «поехало». Мелькнула двойная цепь ополченцев — они стреляли, тускло поблескивали примкнутые штыки — стоявших в два яруса… раненые, которых несли к джипу… а потом…
Могло показаться, что лес ожил. Ревущие толпы пробивались через него, наколько хватало глаз. Появилось на миг небо с заходящими в атаку вертолетами, снова ополченцы — с бронзовыми нашивками Ставрова… Прямо через экран свистнул черный штрих, послышался смех Ярослава и снова возникло его лицо:
— А?! Как?! Мы отступаем, а то их всадники начинают загибать фланги!.. Да, вот, смотри! — на экране появилась голова землянина. Несмотря на раскроенный лоб, сосульки крови и гримасу, исказившую мертвое лицо, Игорь узнал поручика Резникова. Голова одного из лучших офицеров Алых Драгун чуть покачивалась в руке Ставрова. — Поймали двадцать три штуки. Иррузайцы в нас кидают.
— Угу, — откликнулся Игорь. — Только?..
— Не только, — понял недосказанное Игорем Ярослав. — Но немного, к счастью. Похоже, эти ребята — ну, Алые — как раз и погибли, позволяя уйти гражданским… Да, ну мне разговаривать больше некогда — они подваливают… а! — мелькнул бледный огонь, грохнуло. — Вот, один есть. Ухожу, жди связи!
— Идут? — спросил Женька.
— Идут, — Игорь выпрямился и вгляделся, словно иррузайцев можно было уже увидеть. Ну, увидеть не увидеть, а вот треск разрядов можно было слышать. А на дальнем краю долины — километрах в восьми — в бинокль стали различимы джипы с ранеными и убитыми. — Идут, Женька… И, наверное, знают, что тут для них ловушка.
— Знают?! — Женька округлил свои чуть раскосые глаза.
— А как же, — довольно подтвердил Игорь. — Не знают они только, какая ловушка.
— А вот интересно — куда же все эти толпы так ломанулись? — поинтересовался Женька. — Ну, солдаты понятно: приказали. А лесовики, оранги эти?
— Не имею ни малейшего представления, — признался Игорь. — Да они и сами, скорей всего, не очень-то понимают — куда. Но будут ломить, пока мы их не остановим… А наступление это — от отчаянья. Тайную войну они проиграли. Покровителей лишились. Партизанскую борьбу продули. Что ещё?.. Поехали, Жень, к германцам…
…Германцы особо не маскировались — должно быть, херцог понимал не хуже Игоря, что «глаза» яшгайанов с воздуха их все равно не пропустят. Германцы сидели и лежали между камней и поваленных деревьев, из которых успели соорудить палисад, держали наготове оружие, проверяли секторы обстрела. Вжикала отбиваемая сталь, где-то свистела окарина (1.), побрехивали боевые овчарки. Сам херцог кормил с руки сидящего на плече сокола — птица в клобуке вслепую хватала и раздергивала жадно кровавые кусочки.
— Все готово, — не дожидаясь вопроса, повел рукой херцог. Передал сокола одному из мальчишек, — Может, и до рукопашной дойдет дело. А дойдет — так им же хуже.
1. Глиняная дудочка, инструмент прибалтийских славян, перешедший от них ассимилировавшим их германцам.
Зигфрид, сидевший неподалеку, помахал егеркой. Степка, проверявший возле него РПП, весело вскинул руку, приглашая подойти, но Игорь, незаметно улыбнувшись, покачал головой и сказал, понизив голос:
— Мне вас учить глупо. У вас опыт, какой мне и не снился. Не выпускайте их. Боеприпасов взяли достаточно?
— Хватит…
…Танкетка пересекала долину, когда Игорь увидел неясное движение ТАМ, в конце.
— Останови, — он положил руку на плечо Женьки. Киберстрелок, следовавший по пятам, остановился тоже и чутко развернул ротор в сторону движения.
— Наши? — напряженно спросил Женька.
— Да, — Игорь поднял бинокль. — Часа через два будут здесь. А часа через четыре вся эта кодла влезет в мешок… Дай мне Ольшину.
Но раньше пробился Микульский. Он доложил о потере двух вертолетов, о том, что растратил почти все боеприпасы, но наступающие продолжают движение. У Ольшины к стрельбе все было готово. Потом вновь появился Ставров.
— Все, — сказал он и долго пил из фляжки. Изображение вдруг прыгнуло, несколько секунд Игорь видел только траву, а потом мелькнуло лицо ополченца с кровавой дырой между глаз от пули — очевидно, кто-то принял аппарат связи. — У меня тридцать шесть убитых. Тридцать семь теперь. Пятимся волнами. Вас видим.
— Ускоряй отход, — приказал Игорь. — Посылаю тебе двух киберстрелков, слегка прикроют. Покажите, что там.
— Любуйся, — изображение сменилось. Совсем неподалеку около полусотни ополченцев дрались врукопашную: штыками, тесаками, топорами — с наседающими отовсюду дикарями. Еще ближе — ^рое прикрывали гранатометчика, с удивительным хладнокровием менявшего кассету автоматического гранатомета.
— Нравится?
— Да пока все в порядке, — спокойно ответил Игорь. — Я к своим…
…Пионеры засели за импровизированным укреплением — получше германских завалов, надо сказать. Женька Рубан попытался было доложить по форме, но Игорь отмахнулся и начал осматриваться.
Неподалеку звякала гитара — вечный спутник похода и войны. Задумчивый голос напевал:
— А у нас за спиной —
И страна, и друзья.
И пройти стороной мимо смерти нельзя.
Мы не смеем сказать:
"Я боюсь — не смогу!"
Вот и стынут глаза
И в цветах, и в снегу…
— Гитара есть? — Игорь присел на нос танкетки. — Что-то мне не нравится песня, споем другое, а? А то мало оптимизма.
Гитару ему передали — на мохнатом ремне, украшенную вензелями. Игорь изобразил барабанную дробь (кажется, все уверены, что он и в самом деле спокоен — отлично!), ловко перевернул инструмент в нормальное положение и, даже не пытаясь аккомпанировать, затянул:
— В край счастливый, мирный и свободный
Враг неволю и смерть несет!
Нет страшнее скорби всенародной,
Ничего нет страшней, чем гнет!..
И через несколько секунд уже все кругом откликались хором:
