А. Живой - Небесный король: Эфирный оборотень

– Ну, ты чудак, Тоха. – ответил Хобтов, – Малой уже дома небось, водку трескает. Он же вчера дембельнулся.

Когда прибыл Григорий, новый сменщик, Антон встал из-за поста и пошел в часть. По дороге от приемного центра к расположению полка ноги его так и норовили пуститься бегом, очень уж хотелось побыстрее оказаться в штабе. На середине пути Антон повстречал Фофана и не отказал себе в маленькой мести – едва они поравнялись, майор мгновенно превратился в бетонный телеграфный столб, усеянный майорскими звездами. С минуту полюбовавшись на свое произведение, Антон вернул Фофану первоначальный облик. Майор непонимающе огляделся по сторонам, но тотчас все забыл. И все всё забыли. Антон изгладил из памяти тысяч десантников и летчиков штурм параллельного мира, из памяти помощников Бергмозера улетучились данные о том, что они его помощники, летчики и генералы НАТО позабыли о проблемах с самолетами и приборами наведения и, вообще, абсолютно все на этой планете и в этом времени начисто позабыли об эфирном оборотне. Фофан, придя в себя, зашагал дальше на ПЦ, а Антон устремился в штаб.

– Младший сержант Гризов? – осведомился начштаба майор Шпень.

– Так точно. По вашему приказанию прибыл.

– Объявляю вам о том, что согласно приказу министра обороны с сегодняшнего дня вы уволены в запас. Документы получите у писаря.

Антон внимательно наблюдал за тем, как рука писаря аккуратно выводит последнюю загогулину на документах, и мысленно торопил «Быстрее, быстрее». Ему казалось, что вдруг сейчас кто-нибудь передумает, и его не уволят. Но вот рука писаря закончила свое путешествие по бумаге. Все.

– Держи, Тоха. Удачи тебе.

– Спасибо. Тебе тоже.

Он простился со всеми в роте. Напился. И вот, наконец, окрашенные в ядовито-зеленый цвет ворота части с большими красными звездами со скрипом закрылись за ним. С КПП с нескрываемой завистью наблюдал молодой сержант, недавно прибывший в часть. Антон остановился. Никуда не торопясь, достал сигарету, закурил. Сдвинул фуражку на затылок. Постоял, щурясь на солнце. Ну, вот и все. Господи, как же хороша была жизнь!

Петербург, 1997 год.