— Направо.
Томалсс повернул направо.
Он не представлял, где находится. А если бы и знал, то быстро и безнадежно заблудился бы. Он поворачивал налево и направо, налево и направо десятки раз, через разные промежутки времени и в разных последовательностях. Улицы Пекина были очень тихими. Он предполагал, что время сейчас где-то между полуночью и утренней зарей, но не был уверен. Наконец Лю Хань сказала:
— Стойте.
Томалсс остановился, полный дурных предчувствий. Значит, момент наступил? Где это? Лю Хань отвязала веревку, стягивавшую мешок, и сказала:
— Досчитаете до ста на своем языке, громко и медленно. Затем снимете мешок. Если вы его снимете раньше, то умрете сразу же. Вы поняли?
— Д-да, благородная госпожа, — дрожащим голосом ответил Томалсс. — Будет исполнено. Один… два… три… — Он считал как можно медленнее. — Девяносто восемь… девяносто девять… сто.
Он поднял руки, ожидая, что пули тут же растерзают его, и сбросил мешок резким конвульсивным движением.
Никто не выстрелил. Его глаза, озираясь, осматривали все вокруг. Он был один в начале одного из бесчисленных пекинских хутунов. Он швырнул мешок на землю. Мягкое «шлеп!» было единственным звуком, донесшимся до его слуховых перепонок. По-прежнему настороженно он шагнул из хутуна на примыкавшую улицу.
К своему удивлению, он узнал ее. Это была Нижняя Наклонная улица, по-китайски «Сиа Сиех Тиех». На ней находились развалины Чан Чун Су — храма Вечной Весны. Теперь он знал, как добраться до штаб-квартиры Расы в центре Пекина. Он не знал, позволено ли ему это, но решил, что должен попытаться. Нижняя Наклонная улица даже шла в нужном направлении.
Вскоре он натолкнулся на патруль самцов Расы. Прежде чем опознать своего, патруль едва не пристрелил Томалсса на том месте, где его отпустили тосевиты. Какая ирония была бы в таком завершении его карьеры! Но когда он сказал им, кто он, они поспешили доставить его в тщательно укрепленную цитадель, которую Раса сохранила за собой в том месте, которое раньше называлось Запрещенным Городом.
Его прибытие стало настолько важным событием, что даже разбудили Ппевела. Вскоре помощник администратора по восточному региону главной континентальной массы вошел в комнату, где Томалсс впервые за много дней наслаждался достойной пищей, и сказал:
— Я рад видеть вас снова свободным, исследователь-аналитик. Тосевиты информировали нас вчера, что выпустят вас, но они не особенно надежны в своих утверждениях.
— Истинно, благородный господин, насколько я знаю, это очень верно, — сказал Томалсс с усиливающим покашливанием. — Они не сообщили, почему они отпускают меня? Мне они никогда ничего не объясняли. — Не дожидаясь ответа, он набросился на блюдо жареных червей, поставленное перед ним поварами. Хотя черви были высушены перед отправкой на Тосев-3 и затем снова возвращены в прежний вид, на вкус они были такими же, как на Родине.
— По их сообщениям, частично в виде жеста доброй воли и частично в качестве предостережения: это так типично для Больших Уродов — стараться сделать и то и другое одновременно. — И словно в подтверждение его слов откуда-то издалека донеслись звуки стрельбы. — Они говорят, что это покажет нам, как они могут действовать по своей воле в этом и других городах этой не-империи: отпускать, кого захотят, захватывать, кого захотят, убивать, кого захотят. Они предупреждают нас, что борьба за интеграцию Китая в Империю будет проиграна.
До того, как он опустился на поверхность Тосев-3, и даже до своего пленения Томалсс счел бы это смехотворным и нелепым. Теперь же…
— Они решительны, благородный господин, они одновременно изобретательны и удивительно хорошо вооружены. Я боюсь, что они будут создавать нам неприятности многие годы, а может быть, и несколько поколений.
— Так может быть, — согласился Плевел, удивив Томалсса.
— Когда я был пленником, самка Лю Хань заявила, что Раса даровала некоторым тосевитским не-империям перемирие. Разве такое может быть?
— Может. И есть, — сказал Ппевел. — Есть не-империи, способные производить свое собственное ядерное оружие. Они пускают его в ход против нас. Китай — все его соперничающие стороны — такого оружия не имеет и исключен из перемирия. Это обижает китайцев, потому они удваивают силу своей борьбы с нами, добиваясь, чтобы включили в перемирие и их.
— Значит, Раса обращается с варварами-тосевитами как с равными? — Томалсс поднял глаза к потолку с удивлением и унынием. — Даже слыша это из ваших уст, благородный господин, я с трудом могу поверить в это.
— Тем не менее это истинно, — ответил Ппевел. — Мы вели переговоры даже с этими китайцами, хотя и не согласились на уступку, которой добились другие не-империи. Нам придется делить власть на этой планете до прибытия флота колонизации. А может быть, и после тоже. Не хочу предполагать, как это будет. Это решение адмирала, а не мое.
У Томалсса закружилась голова, как будто он проглотил слишком много тосевитской травы, которую многие самцы находили такой заманчивой. Слишком многое изменилось, пока он был узником! Ему придется плотно поработать, чтобы приспособиться к тому, что постоянно беспокоит Расу. Он сказал:
— Тогда нам требуется вести еще более масштабные поиски понимания самой природы Больших Уродов.
— Истинно, — согласился Ппевел. — Когда вы физически оправитесь от последствий своих тяжких испытаний, исследователь-аналитик, мы обеспечим вам со всеми возможными предосторожностями нового тосевитского детеныша, с которым вы сможете продолжить вашу прерванную работу.
— Благодарю вас, благородный господин, — сказал Томалсс глухим голосом. После того, что случилось с ним, когда он работал с последним детенышем — Лю Мэй, он понял, что работа, которая когда-то поглощала его, не стоит связанных с ней опасностей. — С вашего милостивого позволения, благородный господин, я буду вести эту работу на борту звездного корабля, в лаборатории, а не здесь, на поверхности Тосев-3.
— Это можно организовать, — сказал Ппевел.
— Благодарю вас, благородный господин, — повторил Томалсс.
Он надеялся, что расстояние между поверхностью и кораблями в космосе защитит его от Больших Уродов, их дикой мести, обусловленной семейными и сексуальными особенностями. Он надеялся на это — хотя и без прежней уверенности, характерной для него в первые дни пребывания на Тосев-3, когда победа казалась такой быстрой и легкой. Он радовался, вспоминая тогдашнюю уверенность, и понимал, что ничего подобного больше не будет.
* * *
Пациенты и беженцы столпились вокруг замысловато раскрашенного ящера с электрическим мегафоном в руках. Ране Ауэрбах двигался медленно и осторожно — только так он и мог перемешаться, — стараясь занять по возможности наиболее удобное место. И хотя передвигавшихся с такими же трудностями было довольно много, он все же подобрался к оратору довольно близко, почти до окружавших его вооруженных охранников.
