У меня даже не было сил сердиться, мысли крутились только вокруг пулемёта, поэтому я лишь кивнул, и мы пошли на второй этаж. Тут сидели ещё двое парней. Изредка они высовывались из бойниц и постреливали в сторону бараков. Амеры пока молчали, уничтожение бээмпэшки их сильно отрезвило. Вдруг сверху грохнул выстрел, в узкую прорезь бойницы я увидел, как в окне одного из дальних «одноэтажек» лопнуло стекло. Это точно Ирина, сидит на крыше и кого–то углядела. Ее винтовка заговорила снова, и, зная характер девушки, я понял, что она ранила одного, чтобы завалить тех, кто придёт его спасать. Амеры снова открыли огонь, но всё без толку – Ира уже скатилась вниз. Увидев меня, откинула с лица маску и побежала навстречу, мы крепко обнялись.
– Алекс?!
– Жив твой Алекс, внизу лежит. Помяло маленько, головой приложился о броню. Не ранен он… Амеры не прицельно палили, да и машина спасла.
Девушка кинулась опрометью к лестнице. Я давно догадался, что она ходит за нашим сапёром всюду не просто так. Улыбнувшись про себя, стал удалять смазку с затвора пулемёта. Спустя полчаса, установленный на станок и заправленный лентой, «утёс» уже смотрел в сторону бараков и далёкой рулёжной дорожки аэродрома. Став за станок, взвёл сыто клацнувший затвор и прильнул к прицелу.
Не отрывая взгляда от цели, бросил парням у амбразур:
– Быстро вниз, держите первый этаж, сейчас будет жарко…
В сетку лёг узкий борт медленно идущего по земле штурмовика. Тысяча триста метров… Введя поправку, я мягко выбрал спуск.
– Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!..
Трассеры первой, пристрелочной очереди легли чуть ниже и левее. Промашка, однако… Тяжёлые пули в клочья разнесли какой–то жестяной бак и прорвали секцию сетчатого ограждения. Поправив прицел, я снова выжал спуск, сопровождая цель.
– Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!..
Борт самолёта распался на мелкие фрагменты, машину повело в сторону, и в следующий миг самолёт взорвался. Я перенёс огонь правее, туда, где стоял укрытый чехлом бомбардировщик.
– Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!.. Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!..
Пули ложились в цель, брезент рвался, и видно было, как от серой туши бомбера отлетают куски обшивки. Грохот очередей слился в одну громкую песню, слушать которую хотелось вечно. Бомбардировщик окутался дымом, потом клюнул носом и разломился на две неравные части. Я перенес огонь на что–то, укрытое масксетями, но разглядеть что–либо в чадном мареве выхлопа было уже трудно. Вдруг всё тело башни потряс сильнейший удар, меня сорвало с места и швырнуло к стене, пулемёт полетел следом, словно весил, как игрушечный. С трудом переборов навалившиеся разом тяжесть и тошноту, я поднялся на четвереньки и, осмотревшись, улыбнулся. На танковый снаряд не похоже, скорее из гранатомёта долбанули, потому и не пробили стенку. Гранату остановил противокумулятивный экран, потому она и разорвалась снаружи. Но всё равно получилось мощно… Однако от удара лопнули крепления труб, занимавших треть помещения, струйки горячей и холодной воды смешиваясь с бетонной пылью, и вскоре образовали приличный слой грязи на полу. Не поднимаясь во весь рост, я снова утвердил пулемет на треноге. Протерев оптику, я снова навёлся на аэродром. Там суетились тягачи, стаскивая обломки самолёта, две трёхосных машины тянули носовую часть бомбера. Рулёжку надо было освободить, это понятно. Но вот этого я вам сделать не дам…
– Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!.. Да–а–да–ах!.. Да–да–ахх!..
Один за другим оба тягача вспыхнули, окутавшись чёрным дымом и теперь уже намертво блокировав собой злосчастную рулёжную полосу аэродрома. Но на этом моё везение закончилось: к чёрным хвостам гари прибавилось несколько струй белого, плотного дыма химзавесы. А потом в стену снова что–то ударило, и на этот раз я не помню куда отлетел, в глазах потемнело, словно кто–то резко выключил свет.
– Антон, очнись, брат!..
Открыв глаза в очередной раз, я обнаружил рядом сидящего на корточках Мишку. Он был весь в грязи, у стены стояла его верная винтовка, с которой он не расставался.
– Чё было–то?
– Танк подошёл, но куцый какой–то, не «абраша». Только что долбить перестали, верхний этаж разнесло, крыша рухнула. Мы тебя еле выволокли.
– Как там проход?
– Только что закончили петли срезать, тут инструмента полно. Подрывать не хотелось, чёрт его знает, какие там трубы. Можно выдвигаться. Только ползком, ход достаточно узкий.
– Хорошо. Сколько осталось людей?
Мишка помрачнел, но, сделав усилие, сказал без своих обычных отступлений на тему «если бы». Голос приятеля звучал глухо, он опять начинал самоедство.
– Трое убитых, все из группы Новика. Есть раненые, но «тяжёлых» нет, могут идти сами. Пока ты в отключке был, на аэродроме что–то рвануло. Пламя белое, чистое. Столб огня с девятиэтажный дом!..
Это был лучший результат, нежели я ожидал. Видно взрывчатка в самолёте была. Надеюсь, что там теперь вообще. Видно, в самолете была взрывчатка. Надеюсь, что амерам теперь не до полётов. Оглядевшись, я заметил, что мой автомат и «броник» лежат тут же, у стены. Киваю в знак того, что услышал. Из–за глухоты после обстрела все мы орали, потому что едва слышали друг друга. Подозвав остальных, делаю над собой усилие и, подхватив оружие и снарягу с пола, поднимаюсь на ноги.
– Товарищи бойцы, задание выполнено, мы справились. Теперь каждый из вас может по праву считаться настоящим солдатом, настоящим разведчиком. Поздравляю вас.
Смысл сказанного не сразу, но всё же дошёл до израненных и уставших ребят. Вглядываясь в эти осунувшиеся закопчённые и грязные лица, я понял, что в душе появилась робкая надежда. Выходит, всё не зря: смерть Семёныча и остальных ребят… В этот миг я полностью уверился в правильности всего что случилось, пускай не всё произошло, как планировалось. Надев броник и повесив автомат на шею, я скомандовал:
– Группа, приготовиться к выводу. Задача – отход к точке временного базирования. Интервал три метра, скрытно выходите в квадрат сорок, для соединения с основными силами отряда. В бой не вступать, себя не обнаруживать. Старшим группы идёт товарищ Михась. Всё. Вопросы, жалобы, предложения?
Все молчали, голос подал только Веня, хотя чего–то подобного я и ожидал. Бывший студент возмужал, в движениях и во всей его долговязой фигуре появилось нечто, присущее только обстрелянным бойцам. Двигался он осторожно, чуть ссутулившись, готовый немедленно среагировать на обстановку. Однако сейчас это был всё тот же Очкарик, что–то в человеке не подвластно даже войне:
– А ты, командир?
– Я – это вся ваша группа прикрытия. Амерам нужно показать, что дома кто–то есть. Одного будет вполне достаточно.
