На протяжении полутора столетий Обращенные созывали воинов ТайГетен во время величайших испытаний. Ауум даже не знал, сколько времени потребуется, чтобы собрать его воинов без их помощи и сможет ли он вообще это сделать. Несколько мгновений Серрин молча смотрел на него, а потом наклонил голову в знак согласия.
— Это будет сделано.
Ауум развернулся и побежал прочь от места кровавой бойни, и его Тай последовали за ним.
Когда я впервые навестил Гарана, он решил, что я пришел убить его. Он ошибался. Тогда я хотел убить Истормуна, но забрался не в ту комнату. Эта ошибка спасла жизнь мне, и не только мне.
Такаар, первый архонт Иль-Арин
Такаар вскарабкался по стене и протиснулся в маленькое окошко, оставленное открытым специально для него. Наступила полночь, небо затянули тяжелые тучи, готовясь пролиться очередным дождем, и в городе царила сплошная темнота, которую нарушал лишь слабый свет факелов у входа в главные административные здания. Запахи, исходившие от загонов, где размещались пленные эльфы, ощущались даже острее, чем запах людей.
Глаза его легко видели в темноте, и потому он без труда различал обстановку спальни, в которую пробрался. Комната была просторной. Одна дверь вела в ванную, а другая выходила на лестничную площадку, где разместились стражники и помощники. Посередине же самой спальни, на деревянном полу, покрытом толстыми коврами, стояла простая койка и потертое кресло. На стенах для борьбы со сквозняками висели гобелены, но в остальном комната выглядела убогой и голой, не считая оловянного ночного горшка и кружки воды на прикроватном столике.
Лежавший на кровати мужчина смотрел, как он мягко спрыгнул на пол, и глаза его влажно поблескивали в темноте. Такаар услышал, как он хрипло откашлялся, а потом рассмеялся сухим, дребезжащим смехом.
— А я все ломал голову, сколько времени тебе понадобится, чтобы проникнуть сюда, — проговорил Гаран шелестящим шепотом, который Такаар едва разбирал. — Мне очень жаль, что все так получилось.
Такаар сел, как делал всегда, там, где Гаран мог видеть его, не отрывая головы от подушки.
— В самом деле? Значит, именно поэтому ты забыл предупредить меня об этом, когда я был здесь в прошлый раз?
Гаран вздохнул.
— У тебя преувеличенное мнение о моем влиянии и осведомленности.
— Но ты еще не оглох.
— Прошу прощения?
— И на шута ты тоже не похож.
— Только этого мне еще не хватало в своей нелепо бесконечной жизни.
Такаар улыбнулся.
— Дружба с эльфом?
— Полагаю, придется удовлетвориться этим.
Такаар знал, что Гаран едва различает его, поскольку обычная человеческая неспособность видеть в темноте усугублялась у него еще и плохим зрением. В некотором смысле ему было неловко оттого, что они могут встречаться лишь по ночам. Такаар казался Гарану всего лишь смутным силуэтом.
— Итак? Выкладывай, не стесняйся, — заявил Такаар. — Расскажи мне, какая часть твоего тела перестала функционировать или вообще отвалилась.
Прежде чем заговорить, Гаран на мгновение прикрыл глаза.
— К сожалению, мне стало лучше. Пару дней назад один из исследователей Истормуна разработал новую методику очистки почек, и она, похоже, сработала.
— Прими мои соболезнования.
— Дерьмо собачье. Если я умру, с кем, скажи на милость, ты будешь вести задушевные беседы?
— Не злись. Но ты прав, разумеется. — Несмотря на то что прошло уже столько лет, он до сих пор не мог понять, какие чувства испытывает к этому человеку. — Ты же не станешь отрицать, что тебе нравится быть ходячим парадоксом.
— Я хочу умереть, — прошептал Гаран.
У Такаара защемило сердце.
— Тогда позволь мне убить тебя. Это будет наградой — отправить тебя в объятия Шорта.
— Не позволю. Тебе скоро станет скучно одному.
— Ну и кто теперь несет всякую чушь?
Гаран немного помолчал, и Такаар спросил себя, уж не заснул ли он. Но вот глаза бывшего командующего открылись, и, когда он заговорил вновь, его хриплый голос смягчился.
— Скажи честно, для чего ты приходишь сюда, Такаар? Уверен, что не для того, чтобы бранить меня за нападение на твоих людей.
У Гарана перехватило дыхание, и Такаар напрягся, хотя и не сделал попытки вытереть ему пот со лба или взять за руку.
— Мне показалось, ты говорил, что тебе стало лучше?
— Они еще не до конца разобрались с моим желудком. У меня такое ощущение, будто он растворяется в собственной кислоте или что-то в этом роде. Итак. Для чего ты приходишь сюда?
— Я не сомневаюсь, что ваши маги еще много лет назад засекли Иль-Арин и ее главное местонахождение. Поэтому нынешнее нападение… это смена стратегии, не так ли? Провокация. Полагаю, что в результате ее люди, рассеянные по лесу, уже умерли. Как не выжил ни один из тех, кто напал на храм.
— Вот как? А я думал, что одного ты всегда отпускаешь, чтобы он сеял страх.
— Я передумал. — Такаар пожал плечами. — Собственно, я так и собирался, но не услышал того, чего хотел.
— То есть?
— Ответа на вопрос, который я только что задал тебе. И я с радостью убью тебя, ответишь ты на него или нет. Только скажи.
— Сдается мне, что не я один гожусь на роль шута горохового. — Гаран хрипел и задыхался. — Проклятье. Надо перевернуться на бок. Понимаешь, в груди не осталось достойных упоминания мышц, так что легкие у меня иногда слипаются. Во всяком случае, такое у меня возникает чувство. Чертовски больно.
— Представляю, — посочувствовал Такаар.
— Не смеши меня. И не вздумай помогать, иначе я позову охрану.
Ага, очередное испытание для твоих ну очень хрупких эмоций.
— Оставь меня в покое, — прошипел Такаар.
И не подумаю. Кажется, здесь будет очень весело.
Гаран пошевелился, и Такаар мгновенно встряхнулся. Он не мог отвести взгляда от исказившегося болью лица Гарана. Оно настолько состарилось и покрылось морщинами, а кожа истончилась и обвисла до такой степени, что в нем уже нельзя было узнать того мужчину, что сто пятьдесят лет тому назад проводил Такаара к выходу из города, когда тот нес тело своей возлюбленной Катиетт на руках. И только глаза, сохранившие весь свой прежний цинизм и, как это ни удивительно, ум, выдавали в нем того отчаянного вояку из далекого прошлого.
Гаран с кряхтением начал переворачиваться, помогая себе одной рукой. Он весил не больше пушинки, но мышцы его ослабели настолько, что потуги пошевелиться в лежачем положении превращались для него в настоящую пытку. Черты лица его исказились, отчего и так уже плотно зажмуренные глаза утонули в складках кожи. С губ его срывались слабые стоны, а тело повиновалось ему с мучительной медлительностью. Правая его рука затряслась, когда он выпростал ее из-под себя. Из уголка рта у него потекла струйка слюны, и Такаару показалось, что он слышит, как трещат у Гарана сухожилия.
