Когда был заключен контракт с этим людьми, руководство даже отметило нескольких вербовщиков, предполагая, что проблем с людьми родившимися и выросшими в замкнутом пространстве, не видевших в своей жизни ничего, кроме металлических конструкций, не будет. Ведь условия, в которых им предстояло работать один к одному совпадали с тем, к чему они привыкли за всю свою жизнь, с момента рождения. На этот раз, непогрешимое начальство приняло неправильное решение. Все получилось по другому и закончилось бунтом.
Обогатительная секция стояла. Привычный для этого места грохот уступил место тишине, которая вообще не воспринималась в помещении, где должно круглосуточно работать и естественно шуметь оборудование. Все выходы были заблокированы персоналом, а возле транспортеров, соединяющих оборудование с агрегатами, находящимися в соседних секциях стояли рабочие, охраняя свое отделение от проникновения внутрь псов режима.
Наскоро вооружившись чем попало, они не собирались так просто отступать. В их глазах светилась решимость идти до конца. Никто не обращал ни какого внимания на призывы, обещания и угрозы, каждые пятнадцать минут передаваемые по системе оповещения. Загнанные в угол сложившейся ситуацией люди отступать не собирались. Даже те, кто был помоложе, у которых впереди была вся жизнь, которые теряли больше всего, даже они и не думали переходить на сторону властных структур Комплекса, помогая кто чем может старшим.
После трех попыток договориться с восставшими, назначили время штурма, о нем, как о последнем сроке помилования, объявили по системе оповещения.
Руководству, конечно было выгоднее решить проблему мирным путем, так как во время штурма могло пострадать оборудование, к тому же после штурма могла нарушиться четкая, трехсменная работа обогатительного участка. Да, прежде всего пострадало бы производство, а это финансовые потери – самые серьезные потери коммерческой структуры. Именно их больше всего не хотела допускать дирекция, но повстанцы своими действиями не оставляли другого выбора и к концу второй смены, если не случиться ничего непредвиденного, например конца света или еще чего-то подобного, должен был начаться штурм.
– Ничего не понимаю! – Кричал начальник службы режима в своем роскошном кабинете на шестерых своих подчиненных, понуро сидевших вокруг большого, круглого стола заваленного всякой всячиной, от папок с личными делами, до пустых бутылок и грязных одноразовых стаканчиков, время использования которых, видимо давно перевалило время жизни многоразовой, стеклянной посуды и приближалось к «вечным» металлическим образцам.
– Как так могло случиться? – Вопрошал он, неестественно хмуря реденькие, широкие брови. – Кто проворонил информацию о готовящемся бунте? Чей это блок?
Сидевший рядом с дверями, и видимо самый удрученный работник службы безопасности поднялся и не сводя глаз со своих сверкающих от каждодневной чистки и полировки ботинок промямлил что-то нечленораздельное. Все сочувственно посмотрели на своего коллегу, а разошедшийся начальник, обретя реально виноватого с новой энергией продолжал:
– Ты что мне обещал, когда тебя выкупали у Столтера? Помнишь? Так я тебе напомню. Ты клялся, что нам за тебя не будет стыдно, ты обещал, что с нашей базой никаких затруднений не возникнет, а теперь на твоей территории происходит неповиновение, самый настоящий бунт, а он стоит тут и ничего не делает. Вы только посмотрите на него и запомните это жалкое зрелище.
Присутствующие сделали как им было сказано, и дружно посмотрели на несчастного. От этого ему стало еще хуже, но он собрался и сделал попытку оправдаться:
– Я… Я хотел доложить именно сегодня на утреннем разводе… Я не думал, что все произойдет так быстро. Они только вчера вечером начали говорить об этом. Просто говорили что нужно сопротивляться, но что до такого может дойти, да так быстро, никто словом не обмолвился. Я вот записи принес. Прослушайте их, здесь нет ничего такого, что говорило бы о том, что они так скоро и так отчаянно начнут сопротивляться.
– Мне не нужны теперь никакие записи! – Рявкнул начальник, и все присутствующие опять стали изучать кто стол, а кто свои руки, примерно сложенные на коленях. – Если вы, в течении двух часов не вернете все на свои места, то я за себя не ручаюсь. Берите резервные силы и положите всему этому конец. Секция должна работать уже через два часа, и меня не волнует как вы это сделаете. Да, еще одно, если пострадает хоть что-то из оборудования, вы уже через сутки будете опять на своем Отстойнике, и я не стану разбираться, кто его сломает, мятежники, или какой-то глупый охранник, прострелит по дурости что-то ценное. А с тобой, – указал он на стоящего в той же позе виновника проишедствия, – я разберусь сам. Лучшее, что тебе грозит, просто перейти из охраны в этот самый цех простым работником, ведь наверняка, после наведения порядка там появятся вакансии… Все. Действуйте!
Он еще не закончил говорить слово «действуйте», а в кабинете уже никого не осталось.
Полторы недели прошли одним, мучительным мгновением. Трудно было даже выделить что-то особенное. Замкнутое пространство кабины вездехода надоело до такой степени, что нестерпимо хотелось вновь оказаться среди бесконечных переходов Комплекса, увидеть знакомые лица и поболтать с соседями по спальному боксу. Десять местных суток экспедиции, слились в череду сплошных блужданий по промороженной, безжизненной равнине, остановок для заборов образцов пород, постоянных жалоб со стороны деятелей науки.
Скафандры приходилось надевать и снимать по много раз в день, а делать это в тесном пространстве кабины было делом не из легких. От давно проклятых, неудобных спинок кресел, нестерпимо жгло спины, превращая даже такой желанный сон в изощренную разновидность пытки.
К концу экспедиции, на геологов было больно смотреть. Эти щеголеватые, поначалу, люди, до того осунулись, что теперь глядя на их небритые, сальные лица, в подведенные широкими синяками глазам, с трудом верилось, что они зарабатывают себе на жизнь своими мозгами и умением. Можно было подумать, что они брали жалостью. Даже невозмутимый по началу Кенг, до того издергался за все это время, что превратился в сплошной клубок напряженных нервов, который только тронь, и узнаешь все, о чем тебе даже и близко знать не хотелось.
Роберт то же выглядел не лучшим образом. Это оказалась самая дальняя поездка, которая только была у него за все время.
Вездеход натружено подъезжал к Комплексу. Их заметили издалека. Когда до ближайшего шлюзового бокса оставалось около полукилометра, на нем ярко вспыхнули сигнальные огни и створки ворот гостеприимно разъехались в стороны, открывая ярко освещенное внутреннее пространство. В течении двух лет, которые Роберт провел за штурвалом вездехода, это был первый случай, когда к его приезду относились с таким вниманием. Обычно приходилось долго простаивать перед закрытыми воротами и ждать, пока на тебя обратят внимание.
