Правда, дед забыл научить его резать живых людей ножом, как колбасу. Пришлось учиться самому. Конечно, помог и Пустырник. Особенно в части верного настроя.
«И чужаки сами помогли. Тем, что сделали. Дали то, что дед называл личными мотивами».
При слове о «языке» командир отряда кивнул. Хотя Сашке и показалось, что он видит в его взгляде толику сомнения.
– Тело хорошо спрятали?
– Прикопали. Не найдут. А если хватятся, подумают, что удрал… как уже десять человек из их кодлы на этой неделе сбежали.
– Ну, вы и звери. Шучу, молодцы. А что у них там со снаряжением, с припасами? Как местные к ним относятся?
Он обращался прежде всего к Волкову, и Сашка не перебивал, пока тот рассказывал. Но несколько ценных деталей, упущенных старшим товарищем, его память сохранила. То есть и он пригодился. Когда они закончили доклад, Пустырник, наконец, кивнул с удовлетворением.
Получив разрешение идти, Данилов-младший пошёл в соседний дом, занятый их отделением, из которого в дозор этой ночью ходило больше всего человек. Теперь они уже отдыхали.
Домики маленькие, меньше, чем в Прокопе. Трудно поверить, что тут вообще можно было жить. Судя по всему, жили тут прежние только летом, а когда сезон заканчивался, уезжали в город. Раньше тут был дачный кооператив «Искра» (что такое «дачи», Сашка отдалённо понимал: судя по слову, их за что-то давали), а теперь в этих полуразвалившихся домах нашли временное пристанище они. Мстители.
Отряд «Йети», названный так в честь мифических снежных людей – чудовищ, наводивших когда-то ужас на путников в горах. Якобы. Старики говорили, что их видели не только в далеком Тибете, но и здесь, в Сибири: на Алтае и в Салаире, то есть в Кузбассе. Отсюда и название.
– Спи, – сказали ему. – Атаки не будет до вечера.
И, несмотря на то, что темнело рано, это означало, что можно покемарить часа четыре.
Когда парень ложился – на полу в спальном мешке поверх старого матраса, поскольку кроватей на всех не хватило, – то думал, что уснёт как убитый. Но минуты тянулись, а сон к нему не шёл, как бывает, когда не просто устал, а устал страшно. Может, он и засыпал на час или около того, но не больше. Он так и не понял, сколько прошло времени, когда дверь комнаты скрипнула. Кто-то из крепко спящих людей перестал храпеть и приподнялся, тревожно озираясь. Оружие лежало у многих под рукой, все были настороже.
Но, увидев, что это свои, проснувшийся тут же улёгся обратно, и уже через пару секунд храпение раздавалось с новой силой.
Сашка попробовал закрыть глаза. Но понял, что не уснёт. Мешал даже запах этого чужого помещения. Всё здесь было не такое. Он вспомнил рассказ деда про поезда. Вот тут было как в купе поезда. Всё временное. Не твоё.
– Ты чего не спишь? – услышал он тихий голос над головой и узнал дядю Женю. – Отдыхал бы. Силы тебе в бою понадобятся.
– Не спится.
Они вышли в сени, чтобы не мешать спящим. Через мутное замёрзшее стекло видно, как прохаживается снаружи часовой в меховой шапке. Из щели под входной дверью дуло. На улице было холодно.
– А вообще… ты не передумал? – снова заговорил Пустырник. – Отсюда ещё можно вернуться. Вечером… перед наступлением… десять человек – обмороженных, раненых и просто… передумавших поедут назад. А из Заринска завтра придёт партия с пополнением и заменой.
– Издеваетесь? Да я жизнь отдам, чтоб этих гадов уничтожить!
– Знаю. Но жизнь никто не может отдать. Она у человека и так заемная. – Евгений Мищенко, командир отряд «Йети», также известный всем жителям Прокопы как Пустырник, был в душе философом. – А отдаём лишь годы. То есть решаем, куда их потратить. Я понимаю, месть – это блюдо, которое надо подавать голодным. Но будет у тебя, Саня, в жизни и много другого, помимо этого похода… Не только месть. Кстати, а не пора ли нам пожрать? Почти все уже поели. Короче, приходи.
Пустырник поправил свою вязаную шапку таким же движением, каким поправлял раньше шляпу пчеловода из плотной ткани, напоминавшую Сашке ковбойскую, и вышел во двор. Данилов, успевший окончательно стряхнуть с себя дремоту и размять конечности, направился вслед за дядей Женей.
«Какого чёрта он меня опекает? Я ему сын, что ли? Или я похож на его первого сынка, который мелким умер? Вот уж точно комплимент для меня. Хилый и слабый, как пятилетний ребёнок. Тоже мне, мститель. Ворошиловский стрелок, блин!».
На улице пахло дымом, раздавались голоса.
Маленький лагерь на территории нескольких соседних дворов, заборы между которыми частично повалились, жил своей жизнью. И хотя многие ещё оставались в домах, некоторые бойцы вышли и сидели в кругу кто на деревянных скамьях, кто на чурбаках, а кто и просто на корточках. Импровизированный обед был в самом разгаре. От дороги их было не видно из-за уцелевшего высокого дощатого забора – даже если б какой-то вражеский лазутчик сюда забрался.
Перешучивались вполголоса, пили из фляг – не алкоголь, а травяной чай, поскольку был объявлен «сухой закон», – жевали вяленое мясо, которым их снабдил заринский правитель Захар Богданов, и ели горячую похлёбку из картошки и конины (лошадь была трофейная, хотя сами «ордынцы», скорее всего, отобрали её в какой-нибудь деревне), сваренную тут же на полевой кухне в сарае. Огонь на открытом месте тоже не разводили, чтобы не выдать отряд.
– Завтра будем ночевать в нормальных домах, а не в таких избушках на курьих ножках, – услышал Сашка голос Семена Плахова, зама командира по личному составу, здорового, как дуб, охотника на медведей. Он не чурался и лично возглавлять опасные вылазки, где его опыт был неоценим. Видимо, его уже отпустило. Голос звучал нормально. Может, выпил чего-нибудь, прогрелся. Сам Саша к такому «лечению» обычно не прибегал.
Их путь лежал в деревню Кузнецово. Которую, впрочем, чаще называли посёлком. Многие населённые пункты – и в Сибирской Державе, и рядом с ней – просто не знали, как себя именовать, и звали, как чёрт на душу положит, даже городами, иногда имея населения двести человек, но находясь на месте бывшего стотысячника. Деревней не каждый захочет себя звать. Вот выходцы из Новокузнецка, которые пришли в Заринск одними из последних, до сих пор считали себя горожанами, хотя их там было очень мало.
Лежало Кузнецово чуть в стороне от Большой Сибирской Трассы в западной части бывшей Новосибирской области, близко к границе с бывшей Омской. Связи с которой не было, и что там делается, никто не знал.
Чуть к югу от
