— Где остальные? — хрипло, шепелявя еще больше обычного, спросил Галуг, морщась от боли.
— Там, — неопределенно мотнул головой в сторону озера Дариус. — Все, уходим.
Но перед тем как уйти, гонорт вернулся в овражек, чтобы подхватить с земли арбалет и еще те три арбалетных болта, что обнаружил в спешке. Арбалет — вещь дорогая, а уж такой тем более. И хотя Дариусу пришлось держать его в руках очень недолго, но оценить оружие по достоинству гонорт успел. Он выстрелил из него единственный раз, но и этого хватило, чтобы понять — бой у арбалета отличнейший.
Теперь все, бегом отсюда, пока не заявились другие варисурги. Они быстро бежали краем леса, опасаясь в любой момент увидеть спешащих им навстречу жрецов Вариса. Но обошлось.
Ториан с Тациром оказались там, где Дариус их и бросил. Раненый все еще оставался жив, хотя и выглядел немногим лучше мертвеца. Теперь вся надежда только на Биста и на его искусство врачевателя. И при этом следовало очень спешить.
Тацир безучастно смотрел, как рухнувший на колени сверд рывком сдирает с себя сумку. Есть у Биста отдельная сумка, и в ней он носит врачебные принадлежности. Вот он вынул лежавшие сверху рулоны полотна, засунул руку поглубже, порылся и извлек на свет небольшую, похожую на пенал деревянную коробку. На мгновение задумался, взглянул на остальных, внимательно следящих за окрестностями, затем на обнаженный бок Тацира, из которого торчал арбалетный болт. Бист нашел взглядом Дариуса, оба они отошли в сторону, и сверд у Дорвана что-то спросил. Слов Биста Тацир не разобрал, и только видел, как гонорт несколько раз кивнул.
Сверд снова вернулся к Тациру и сказал, заглядывая ему в глаза:
— Потерпи, брат, сейчас будет очень больно.
«Неужели может быть еще больнее?» — успел подумать Тацир.
Оказывается, может. Боль пришла такая сильная, что он потерял сознание.
Бист сидел спиной к затухающему костру и думал. О нескольких вещах сразу, он так умел. Он вообще многое знал и умел, человек, которого спящие сейчас наемники знали как Биста.
Не мог он только одного — вернуться на родину и занять то место, что принадлежит ему по праву. Что ж, собственная жизнь — достаточная цена, чтобы отказаться от него и покинуть родные края.
В Табалорн Бист попал три года назад проездом в Батингос. Почему-то тогда он наделялся, что именно в столице Фаронга будет в безопасности, ведь там много людей, похожих на его соплеменников, и среди них он сможет затеряться.
Бист провел рукой по безбородому подбородку. Ему уже скоро тридцать, а растительности на лице почти нет. У сюидов, а именно так называет себя его народ, это знак благородного происхождения.
В Фаронге сюидов переделали в свердов, и понятно почему. «Сверд» на языке местных жителей означает «темный», а у его соплеменников цвет кожи значительно смуглее, чем у северян.
Перебивая мысли Биста, простонал во сне Тацир. У рыжеволосого серьезное ранение, и, если рана воспалится, его лекарских познаний может и не хватить. Арбалетный болт вошел Тациру в правый бок, повредив ребра. По крайней мере, одно из них точно. И все же ему повезло: три пальца в сторону, и болт угодил бы в печень. А это означает только одно — смерть.
Вчера, перед тем как попытаться извлечь болт, он обратился к Дорвану:
— Он не выйдет так, как вошел. Смотри.
И Бист продемонстрировал разложенные на ладони железные арбалетные стрелы, самим же Дариусом и прихваченные вместе с арбалетом. Все болты выглядели одинаково, и у всех на наконечниках имелись большие зазубрины.
Гонорт ответил не задумываясь:
— Делай, что можешь, Бист, но оставлять болт в теле нельзя. Если понадобится, я помогу тебе удержать Тацира.
Помощь не потребовалась — раненый сразу же потерял сознание от боли, едва Бист прикоснулся к торчавшей из его тела арбалетной стреле. Болт лекарь извлек, надавив на него так, что он вышел через спину, а не пришедшего в себя Тацира уложили на носилки, изготовленные на скорую руку Торианом из жердей и собственного плаща.
Потом был долгий изнурительный бег, когда им пришлось уходить от погони.
Бист несколько раз выдыхался так, что без сил валился на землю, заверяя, что хочет остаться и прикрыть отход, отлично понимая, что такое решение для него — верная смерть. И каждый раз Дорван находил верные слова, чтобы заставить сверда подняться на ноги.
Бист смахнул со щеки комара и снова предался воспоминаниям.
Когда до Батингоса оставалось полдня пути, Бисту пришлось задержаться в Табалорне, потому что его верный спутник Малух, единственный, кто вместе с ним покинул родной Далумат, внезапно свалился в горячке.
Еще накануне вечером, когда они остановились на единственном в Табалорне постоялом дворе, ничто не указывало на то, что утром Малух не встанет с постели. Незадолго до этого он жаловался на сильный шум в ушах, но Бист не придал его словам особого значения, слишком уж был занят собственными грустными мыслями.
Больше недели Малух метался в горячечном бреду, и Бист ничем не смог ему помочь. Именно тогда сверд понял, что как целитель он еще весьма далек от совершенства. Да и как могло быть иначе, если его наставник Файель только и успел обучить его, как врачевать раны, полученные в бою. Не помог и местный лекарь, хотя содрал с Биста изрядную сумму золотом.
Малух все же умер, не приходя в себя, а Бист оказался перед выбором, что делать дальше. Ехать в Батингос или остаться в Табалорне, благо за это время он уже успел обзавестись знакомыми. После долгих раздумий и сомнений Бист принял решение остаться. Одной из основных причин стала та, что у сверда заканчивались деньги, а жизнь в столице всегда дороже, чем в любом другом городе.
Для начала Бисту необходимо было определиться, чем зарабатывать себе на хлеб. Вряд ли кому-нибудь в Табалорне могли пригодиться его знания о движении звезд по небу или способность слагать стихи, умение читать свитки с мыслями древних сюидских мудрецов и вести философские диспуты.
Игру на восьмиструнной фитре как способ зарабатывать деньги он отверг сразу. Бист уже свыкся с мыслью, что прошлая жизнь когда-нибудь его разыщет, но не хватало еще, чтобы кто-нибудь из прежних знакомых увидел его во время игры на потеху толпе, выискивающим в пыли брошенные под ноги монеты.
Подумав, сверд отказался и от мысли пристроиться к кому-нибудь толмачом — а он знал несколько языков, — ведь в этом случае существовала опасность встречи с соотечественниками, которые знали его в лицо. В итоге осталось только воинское мастерство, и предстояло выбрать, кому его продать.
