«Вот я сейчас почти счастлив, а зверь мой? И он счастлив, потому что оказалось, мы — две части одной сущности. Раньше я был похож на человека, у которого одна рука с детства накачана и развита, а вторая от рождения примотана к телу и искусственно лишена подвижности. Но поскольку все вокруг такие же инвалиды, как и ты, этот дефект считается нормой. А попытка пошевелить второй рукой — пугающая аномалия, вроде появления второй головы. Зафиксированные случаи тщательно изучаются, с целью не допустить рецидива. Да, проявления зверя для окружающих чаще всего опасны, так ведь и стрельбища принято подальше от жилья устраивать, и авто водить не на людной улице начинают».
***
Широкое спинное сухожилие, худо-бедно вываренное и высушенное, легко расщепляется на отдельные волокна. Волокна длинные, но тонкие. Если связать концы двух волокон, и аккуратно прокручивать узелок пальцами левой руки, ладонью правой не давая волокнам спутываться раньше времени, они свиваются в некое подобие нити. Это и есть жильная нить, идеальное средство для скрепления между собой кусков кожи и шкур. Работа небыстрая, но не трудная, думать не мешает.
«Интересно, когда люди начали подавлять в себе звериное начало? Наверное, ещё в первобытных племенах. До победы было ещё далеко, иначе не выжили бы, но начинали тогда — вожди, шаманы, и их верный союзник, женщины. Вот кому звериный способ решать споры по принципу «кто сильнее, тот и прав», никогда не был по вкусу. С их точки зрения прав тот, кто дольше балаболит. И эмоциональнее. Старается она, акустическую волну гонит, распаляется, а он треснет разок — и победил. Невыносимо. Потому и начали воспитание воспитывать. Интересно, как в первобытном племени звучали фразы типа «драться нехорошо, любой спор можно решить словами», «ты же мальчик, ты должен уступить!», «девочек бить нельзя», «извинись первым, ты же мужчина»? Теперь-то арсенал наработанный, отточенный и работоспособный. В итоге воспитательница, всю жизнь старательно выращивающая моральных кастратов, искренне возмущается тем, что никто не бросился её защищать от пьяного хама. А именитая писательница, задыхаясь от восхищения создаваемым образом, выписывает Большую Женскую Мечту. Персонаж получился как живой — неразговорчивый, большой и сильный, убивает налево и направо. Но чуть женскую юбку увидит — замирает по стойке «смирно», прижав от восторга уши и виляя хвостом. То, что идеал ничем не отличается от натасканного сторожевого кобеля, автора вовсе не напрягает. У её героя даже кличка собачья. Вот такая логика. Женская.
Кто у нас в детей первые основы закладывает? Они, женщины. И пока для выживания бабе нужен боец, охотник, добытчик, воспитание пацанчик получает одно, когда непосредственная угроза вроде как отсутствует, программирование меняется. Тётки даже отчёта себе в этом не отдают, на подсознательном уровне срабатывает, в них ведь тоже свой зверь сидит, хитрый, умный, только слабый физически.
Когда малец подрастает, к процессу подключаются старшие товарищи, которым тоже послушная молодёжь милее неуправляемой и зубастой. О вождях и говорить нечего — зверь слабого вожака слушать не станет, почует слабину — убьёт, не задумываясь, на рефлексах. Но тяга к власти с возрастом только крепче становится, в отличие от… общего состояния организма. Шаман может подтвердить своё право на кусок общей добычи только языком повышенной гибкости. Если делает это удачно, получает возможность набивать брюхо, не работая вовсе. Развивается, статус повышает, становится жрецом — тем, кто жрёт. Поэтому в племени появляются ритуалы, законы, правила. И враньё, что они призваны защищать слабых. Они призваны защищать дорвавшихся до власти от молодых претендентов, плевать вождям да шаманам на сирых и убогих.
И, как апофеоз воспитания, он же надгробный камень над зверем — десять заповедей господних. И нагорная проповедь Христа. В результате — толстовщина, с её непротивлением злу насилием и джайнизм, как случай уже клинический. Недоброй памяти политбюро ЦК КПСС. Дорогой Леонид Ильич, неспособный выдержать веса облепивших его орденов и тот, предпоследний, который «на чёрт знает, каком году жизни, скоропостижно, проголосовал генеральный секретарь…» Не помню уже, как звали. Смогла бы эта руина страной рулить, если бы наши звери по клеткам не сидели? Не думаю».
Смотав связанные между собой куски нити в клубок, Роман спрятал его в корзинку с приспособлениями для шитья, прикрыл крышкой и подвесил к стропилам — от мышей подальше.
«Конечно, не будь зверь обуздан в своё время, человеческая цивилизация не состоялась бы вовсе. Или состоялась в другом виде. Но вот парадокс — на вершину власти чаще всего взбираются те, у кого эти самые звериные качества подавлены слабее, чем у остальных. И просто успешнее других становятся те особи человеческой стаи, которые вольнее относятся к десяти заповедям. У них пространство для маневра больше».
Роман натянул поплотнее прикрывающие вход занавеси, убедившись, что угли в очаге прогорели, заткнул пучком сухой травы волоковое отверстие и задул пламя в сделанном из каменной плошки и клочка сухого мха жирнике.
***
Когда заточенный язычок пряжки брючного ремня, заменявший ему шило, в очередной раз соскочил со шкуры и воткнулся в бедро, Роман разозлился и решил завтра же отправиться искать кусок арматуры, сжимая который он попал в здешние края.
«И плевать, залёг в берлогу тамошний медведь, или нет. Он может, сдох давно, а я всё со скал спуститься боюсь! Остальных- то я сам съем, и серых и пятнистых. Утром пойду, как солнце встанет!»
Мужик сказал, мужик сделал. Карабкаться по мокрому камню Шишагов не рискнул, пришлось сделать изрядный крюк, потом долго искать под обрывом место, над которым оказался Роман после перехода, потому что снизу всё выглядело иначе. Чавкала под ногами грязь, мокрая травяная ветошь не шуршала, а скорее шлёпала по ногам.
«В женщинах зверя тоже давили, естественно. Только слабее, потому как зверь в них другой, он у них стайный, его легче в узде держать. Не зря они всё время группками собираются, даже если терпеть друг дружку не могут. Но чуть что — стая плотно сбилась и наружу оскалилась. Вот и остался женский зверь целее. Кто не верит, пусть посмотрит, как две девки дерутся — только насмерть, не выбирая чем и куда бить. В женской драке запрещённых приёмов не бывает. Чтобы мужика до такого состояния довести — всего лишить нужно. А они всегда без пощады хлещутся, как в последний раз. И ещё женский зверь ласку любит, да. Кстати, о ласке…» Роман поскользнулся и съехал на спине по грязному склону.
