По ауре детей Джон следил за тем, как с каждой фразой менялось их настроение. Его точно громом поразила их реакция на следующие слова: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий наверху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного».
Когда он произносил эти слова, эти грязные и нечесаные головки, эти худенькие тела засияли золотым светом. Как будто каждый ребенок был окружен нимбом, как на иконах святых. Сердце Джона заколотилось с невероятной силой. Ему пришлось прервать речь.
Эмоциональная волна, пронизавшая его аудиторию, замедлилась и начала слабеть, пока почти совсем не исчезла.
Сердце священника успокоилось и вернулось к нормальному ритму.
Ребенок с первого ряда снова поднял руку. На этот раз без стеснения.
— Синьор Дэниэлс, а кто такой Христос?
Управляющий был в бешенстве.
— Что-то мне не кажется, что Христос был персонажем «Тома Сойера». Или что в книге было что-то из тех глупостей, которые ты сейчас рассказывал.
Управляющий шел быстро, почти бегом, не заботясь о том, поспевает ли за ним Джон. Он с силой и грохотом толкал железные калитки. Только внутреннее зрение священника спасло его от удара одного из этих металлических листов.
— Я всего лишь упомянул Нагорную проповедь. Они сами попросили рассказать о ней.
— Попросил тебя только один ребенок. А если бы они попросили тебя дать им свой пистолет, ты бы им его тоже дал?
— У меня нет пистолетов.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я. То, что ты рассказал им, опасно.
— Не понимаю, почему.
Управляющий резко повернулся. Его лицо исказилось от ярости.
— Ты не понимаешь, почему? Я скажу тебе, почему. Потому что от религии одни несчастья. Войны, преследования. Я совершенно уверен в том, что и Чрезвычайное положение произошло по вине религии.
— Мы не можем этого знать.
Молодой человек ухмыльнулся.
— Считай, что я в это верую.
Последнее слово он произнес с выражением глубочайшего презрения.
— Как бы то ни было, я не мог принести большого вреда. Ты утащил меня до того, как я успел ответить на вопрос, — возразил Джон.
— Конечно, я помешал тебе ответить. Твоему Христу здесь не рады.
Джон встал как вкопанный. Управляющий сделал еще пять быстрых шагов и только потом обернулся.
— Это не мой Христос, — сказал священник твердо, — И Он не нуждается в твоем позволении для того, чтобы войти в эти стены.
Юноша в ярости снова повернулся к нему спиной, крепко сжав кулаки. Его аура была черно-грозового цвета. Он стоял напротив Дэниэлса, который, в свою очередь, не сдвинулся ни на миллиметр. Они были похожи на две каменные статуи. И только пар, исходивший из их ртов, свидетельствовал о том, что это живые люди. В коридоре было не так тепло, как в помещении, где Дэниэлс рассказывал детям историю Тома Сойера. Там было как в теплице. Как в инкубаторе. Теперь Джон понял, почему Город с таким маниакальным упорством охранял это помещение. Это действительно была их сокровищница, а сокровищем было их новое поколение. В очередной раз за время этой остановки на своем пути отец Джон Дэниэлс испытал боль и ужасное чувство вины при виде красоты общины, которую он пришел разрушить.
— Не рассказывай больше ни о Христе, ни об остальных выдумках своей Церкви, священник, — прорычал Управляющий. — Не в стенах моего Города. Иначе…
— Иначе что?
Юноша не ответил.
«Иначе мне придется позаботиться о тебе. Как о Дереве и об остальных. О людях, чье поведение и крамольные идеи ставили под угрозу порядок и выживание Города».
Мимо Джона не прошла ни одна из этих мыслей — он читал ауру юноши, как музыкальную партитуру. Самоотверженность Управляющего была абсолютной, но не совершенно чистой: из-под налета решительности и духа самопожертвования просвечивало желание руководить и, главное, еще более сильное желание считаться спасителем своей общины. Сердце Дона было не алмазом, а кварцем, содержавшим включения и золота, и железа, а также немало ржавчины.
— Иначе можешь проваливать отсюда.
— Я не могу уйти.
— Ты вполне показал способность заботиться о себе самостоятельно.
Джон Дэниэлс покачал головой.
— Дело не в этом.
— Ах, не в этом? А в чем же тогда?
— В том, что вы нужны мне.
Управляющий был поражен.
— Ты хочешь сказать, что оказался здесь не случайно? Что твои раны были уловкой? Ты поэтому так быстро выздоровел?
— Нет, это не так. Я действительно был ранен. Но к вам меня привел Господь.
Возмущение юноши алым пламенем взорвало его ауру.
— Ты обманул нас. Мы спасли тебя, а ты хотел воспользоваться нами для достижения собственных целей! Твоей Церкви мало места? Иди, захватывай другие Города, их здесь полно! Есть и побогаче, и побольше нашего. Что бы тебе ни было нужно, там ты получишь больше и легче, чем здесь.
Джон медленно покачал головой. Его вид изображал больше уверенности, чем у него было на самом деле.
— Если Бог привел меня именно сюда, значит, так надо.
— Нам не нужен твой Бог! Уходи отсюда немедленно!
— Ты, наверное, не понял. Это вы нужны Богу.
Рука Управляющего ударила Дэниэлса прямо в лицо.
Священник заранее почувствовал ее приближение и мог бы увернуться, но не сделал этого. Он отшатнулся назад, но не упал. Юноша схватил его за воротник куртки.
Неожиданно на плечо Управляющего опустилась рука. Рука высокого и сильного молодого человека с очень уставшим лицом.
Вагант ничего не сказал. Он ограничился тем, что покачал головой. Управляющий толкнул священника, и тот упал на пол. Вагант помог ему подняться, протянув руку.
— Спасибо, — прошептал Джон.
— Не благодари меня. Я слышал все, что ты говорил. Дон прав. Нам не нужен ни ты, ни твой Бог. И мы знаем, что делать с теми, что пытается надуть нас.
Управляющий нервно кивнул. Вагант был единственным, кто продолжал называть его Доном. Единственным, кому Управляющий позволял это делать.
— Так что будет лучше для всех, если ты объяснишь, чего от нас хочешь, — заключил начальник разведчиков.
— Да, будет лучше, — повторил за Вагантом Управляющий и сразу же пожалел об этом: поддакивание, да еще и произнесенное нахальным тоном, не соответствовало его статусу. Это он должен был потребовать объяснений, это он должен был диктовать священнику правила, которым тот обязан следовать в Городе. В основе его власти лежало равновесие сил, противовесом в котором всегда служил Вагант.
