Ротный дал передовой цепи подтянуться метров на триста, высунулся из окопа и крикнул:
— Ковалевич, врежь-ка по реке! Они что-то на том берегу завозились. Похоже, снова плоты ладят.
— Понял! — донеслось сбоку.
Проводную связь они протянуть не успели, ну да позиции минометчиков располагались метрах в сорока от КНП, не страшно. Старший лейтенант поднес к глазам бинокль. Снаряды и мины немцев изрядно проредили кукурузу, небо было звездным, поэтому, несмотря на ночь, приближающихся фрицев было видно довольно хорошо. Еще чуть-чуть…
Сбоку дружно рявкнули минометы Ковалевича. Вот теперь — пора!
— Рота — огонь!
И по приближающимся пьяным немцам ударил залп из винтовок и автоматов, перекрывая который дружно зарокотали два «Максима» с затянутыми винтами вертикальной наводки. Такой огонь, открытый в упор, длинными очередями, на закипание воды в кожухе, с заранее выверенным и установленным прицелом, называется кинжальным.
Немцы откатились довольно быстро. Пьяная удаль тем и плоха, что скоро сменяется не менее пьяным страхом. Ротный, продолжавший стрелять из своего ППШ даже после того, как немцы ушли за пределы не просто действительного огня, который обеспечивал маломощный пистолетный патрон его оружия, но и вообще за дальность его убойного действия (а пусть пули своим свистом подгоняют улепетывающих фрицев), отпустил спусковой крючок и вытер пот. Отбились. Надо же… Отбились, твою мать! Воробьев облизнул сухие губы и сорвал с пояса фляжку. Сделав большой глоток тепловатой, отдающей алюминием воды, в этот момент показавшейся небывало вкусной, он высунулся из окопа и хрипло прокричал:
— Командирам взводов — доложить о потерях! Эту атаку они пережили, в общем, тоже неплохо. Девять убитых и двадцать три раненых. Из них тяжело — трое. Причем из трех десятков легкораненных только четверо ушли в тыл, остальные после перевязки остались в строю. При таком превосходстве в силах противника за две немецкие атаки потерять в огневой линии всего полвзвода… Не тот уже фриц, точно не тот.
— Товарищу старший лейтенант, — внезапно послышался чуть в стороне знакомый голос.
— Перебийнос, а ты какого черта здесь?! Я тебе что приказывал?
— Та я ж с предложением, — отозвался старшина-разведчик, скатываясь в окопчик КНП. — Я ж чого думаю. Мабуть, нам самим на тот бережок сплавать, и как немчура на вас пойдет, так мы им сбоку-то и врежем? Они ж с того…
— Нет, — оборвал его ротный. — Запрещаю. Делать только то, что я приказал. — И чуть смягчив тон, пояснил: — Пойми, старшина, ну устроишь ты шурум-бурум, но немцев-то на том берегу до черта, они тебя там быстро к ногтю возьмут. А помочь тебе я не смогу. Так что единственное, чего ты добьешься, — это чуток ослабишь очередную атаку, которую я, процентов на девяносто, и так отобью. Мне же надо будет, чтобы после того как фрицы с нами покончат, ты заставил их откатиться или хотя бы завязнуть и от этого решиться еще на одну атаку. Ну, со всем, что для нее требуется — артналет, разворачивание в цепи и так далее. Понимаешь?
Старшина тяжко вздохнул:
— Та понимаю, товарищу старший лейтенант, та только так на эту немчуру клятую руки чешутся…
Следующую атаку немцы предприняли через сорок минут. И артподготовку на этот раз осуществляли только малокалиберные минометы — похоже, гаубичные снаряды у немцев закончились. Бойцы Воробьева едва успели заново набить обоймы и магазины и восполнить от старшины Провоторова запас израсходованных гранат, да по быстрому зажевали ДП, состоявший из все той же тушенки, хлеба и лука (ох и расщедрился старшина), как фрицы поперли снова. А куда им деваться-то — немецкое командование отлично понимало, что каждый лишний час, потерянный на этом рубеже, повышает шансы на то, что подтянутые русскими подкрепления здесь их и закопают. Так что им во что бы то ни стало требовалось уничтожить намертво вцепившуюся в высоту одинокую русскую роту, невесть как оказавшуюся у них на пути.
На этот раз немцы перли остервенело. Рота начала поливать огнем немецкие цепи еще за полкилометра до своих окопов, но немцы шли и шли. Устилая кукурузное поле мертвыми телами, падая, затем вновь поднимаясь и следующим броском подбираясь к переднему краю роты еще на десяток-другой метров. Еще в самом начале атаки осколком мины убило командира второго взвода, поэтому ротный перенес свой КНП в его расположение. Когда до немцев оставалось уже метров двести — замолчал один из «Максимов». Ротный на четвереньках метнулся к нему (хода сообщения до него прорыть так и не успели).
— Павло, что тут у тебя? — окликнул он наводчика, кряжистого степенного крестьянине с Полтавщины.
— Убили Павло Георгича, товарищ командир, — отозвался тонкий голосок второго номера, шестнадцатилетнего минчанина Яши Неймана. Яша был из интеллигентной городской семьи. Мама — портниха, папа — преподаватель в музыкальной школе. Яша и сам играл на скрипке. — И кожух посекли. Вся вода вытекла. Боюсь, заклинит.
— Вода есть? — тут же оценив обстановку, спросил ротный.
— Так точно, вот, целое ведро… Но она ж сразу вытечет!
— Быстро режь чепики и затыкай дырки.
— Есть… А из чего?
Ротный выругался. Вот же интеллигенция — ни хрена не соображают. Привыкли, что им всякие учителя все на блюдечке разжевывают, вот и повторяют за ними ранее затверженное, а ежели своей головой думать — так никак!
— Что, дерева нет? — рявкнул он, вырывая из чехла малую пехотную лопатку.
— Н-никак… То есть так точно — нет!
— А черенок лопатки?
— Ой, и правда…
— Быстрее! И не фигурничай тут. Пусть даже малехо и капает, лишь бы не лилось. Атаку отобьем — другие вырежем, чтоб не капало…
Через три минуты лихорадочной работы «Максим» застучал снова. Ротный сам лег за пулемет, отослав Яшку в первый взвод за новым наводчиком. Нет, Воробьев был стрелком знатным, но пока рота дерется — не дело ротного лежать за пулеметом.
Наконец слева послышалось шуршание, и в окоп вслед за Яшей свалился… лейтенант Ковалевич.
Ротный ожег его взглядом и молча отодвинулся. А что спрашивать? Если командир взвода ротных минометов здесь — значит, минометов у роты больше нет.
Зато фрицы решили не жалеть оставшихся мин, и немецкие минометы садили как проклятые…
А когда он добрался до окопа второго взвода, откуда-то со стороны третьего донесся и медвежий рев старшины Провоторова. Похоже, всем уже стало Ясно, что рота едва держится, но оставаться в тылу не захотел никто. Ну да как говорится — на миру и смерть красна.
Так что, когда до ушей лихорадочно менявшего очередной магазин в своем ПГГШ ротного донеслись неожиданно громкие гортанные выкрики, он на мгновение замер, а затем выругался. Черт, похоже, всё… Фрицы на расстоянии броска гранаты. Сейчас последует команда «Форвертс!» — и они рванут всей толпой. Просто числом задавят. Оставался единственный, хотя и почти призрачный, шанс… Старший лейтенант высунулся из окопа и, напрягая голосовые связки, заорал:
