— Бывает положение и похуже.
— Наверное, — кивнула Зоя. — А вы считали, что, раз мне поклоняется разумная раса, я буду все время отлынивать от домашних дел? Не надейтесь, я это хорошо замечала.
— Мы не хотели, чтобы это вскружило тебе голову, — коротко объяснил я.
— Спасибочки, — бросила она и указала на надгробный камень. — Даже с этим куда сложнее, чем у нормальных людей. Я жива, а вместо моего отца здесь захоронен его клон. Единственный настоящий человек из всех троих, кто тут якобы лежит, — моя мать. Моя родная мать. Все это очень, очень непросто.
— Мне очень жаль…
Зоя пожала плечами.
— Я к этому давно привыкла. И в основном это не так уж плохо. К тому же расширяет кругозор, скажешь — нет? Когда я в школе слушала, как Анджали или Чадна жаловались на сложности своей жизни, я думала: девочки, да вы и понятия не имеете, что такое настоящая сложность.
— Рад, что ты научилась так хорошо справляться с этим.
— Я стараюсь. И должна признаться, что тот день, когда вы с Джейн сказали мне правду о папе, был не самым лучшим в моей жизни.
— Нам он тоже не доставил радости. Но мы решили, что ты имеешь полное право знать правду.
— Я знаю. — Зоя встала. — Но ведь ты должен понимать, что это значит: проснуться утром, считая своего родного отца простым ученым, а ложась спать — знать о том, что это вовсе не так и что он мог бы истребить всю человеческую расу. От такого у кого угодно голова пойдет кругом.
— К тебе твой отец относился хорошо. Кем бы он ни был и что бы еще он ни делал, тебя он воспитывал правильно.
Зоя шагнула ко мне и обняла.
— Спасибо, что привез меня сюда. Ты хороший парень, девяностолетний папаша.
— А ты — отличный ребенок, взрослеющая дочь, — ответил я. — Ну что, пойдем?
— Еще секундочку.
Она вернулась к могильному камню, быстро опустилась на колени и поцеловала плиту. Затем встала и вдруг сделалась похожей на самое себя — на подростка, охваченного бурей чувств.
— Я поступила так, когда была здесь в прошлый раз. Мне хотелось посмотреть, испытаю ли я сейчас то же самое, что и тогда.
— Ну и?
— Да, — отозвалась необычно притихшая Зоя. — Ладно, пойдем.
Мы направились к воротам кладбища; я достал из кармана ЭЗК и вызвал такси.
— Как тебе нравится на «Магеллане»? — спросил я Зою.
— Очень интересно. Я ведь давно не бывала на космическом корабле и совсем забыла, как там и что. А какой он большой!
— Но ведь нужно где-то разместить две с половиной тысячи колонистов и все, что они везут с собой.
— Я понимаю, — махнула рукой Зоя. — Просто говорю, что он большой. Хотя теперь он уже начинает заполняться. Туда прибывают колонисты. Я уже познакомилась с несколькими. В смысле — моих лет.
— Кто-нибудь тебе понравился? — поинтересовался я.
— Парочка нашлась, — ответила Зоя. — А одна девочка, похоже, очень хочет со мной подружиться. Гретхен Трухильо.
— Ты сказала — Трухильо?
Зоя кивнула.
— Да. А в чем дело? Ты ее знаешь?
— Возможно, я знаком с ее отцом.
— Мир тесен, — философски заметила Зоя.
- И скоро станет еще намного теснее, — добавил я.
— Хорошо подмечено. — Зоя огляделась вокруг. — Интересно, я когда-нибудь попаду сюда хоть еще разок?
— Ты отправляешься всего лишь в новую колонию, — ответил я, — а не на тот свет.
Зоя улыбнулась.
— Похоже, ты не обратил внимания на мою могилку, папочка. Я ведь уже была на том свете. Вернуться оттуда совсем не трудно. Это с жизнью трудно справиться.
* * *
— Джейн легла спать, — сообщила мне Савитри, когда мы с Зоей вернулись в нашу каюту. Вернее, это были апартаменты-люкс из нескольких комнат для особо важных пассажиров. — Она сказала, что неважно себя чувствует.
Я удивленно вскинул брови: Джейн была самым здоровым человеком из всех, кого я когда-либо знал, и оставалась такой даже после пересадки в стандартное человеческое тело.
— Да, понимаю, — ответила Савитри на мой невысказанный вопрос. — Мне тоже это показалось странным. Она сказала, что с ней все в порядке, но просила не тревожить ее хотя бы несколько часов.
— Спасибо, что предупредила. Все равно мы с Зоей собирались пойти на обзорную палубу. Не хочешь присоединиться к нам?
— Джейн попросила меня кое-чем заняться, пока она спит, — сказала Савитри. — Так что погуляю в другой раз.
— На меня ты никогда не вкалывала так старательно, как на Джейн, — недовольно заметил я.
— Тут все дело во вдохновляющем примере деятельного руководителя.
— Вот и прекрасно, — сказал я.
Савитри отмахнулась от последней реплики.
— Когда Джейн проснется, я свяжусь с вами через ЭЗК. А теперь идите. Вы мне мешаете.
Обзорная палуба «Магеллана» была оформлена в виде маленького парка, и уже сейчас там находилось много колонистов, опробующих те развлечения, которые «Магеллан» намеревался предложить им, чтобы скрасить недельный перелет к точке скачка до Роанока. По пути Зоя заметила трех девочек-подростков и помахала им. Одна помахала в ответ и сделала приглашающий жест. Я подумал, не могла ли это быть Гретхен Трухильо. Зоя коротким взглядом попрощалась со мной и помчалась к новым подружкам. Я же в одиночестве бродил по палубе, разглядывая моих товарищей-колонистов. Вскоре большинство из них будет с первого взгляда узнавать во мне руководителя колонии. Ну а пока что я благополучно наслаждался анонимностью.
На первый взгляд могло показаться, что колонисты разгуливают совершенно свободно, но уже через пару минут я заметил, что они собираются в почти не соприкасающиеся группки. Общим для всех колоний был английский язык, но у каждого мира имелось по одному, а то и по нескольку основных языков, бывших родными для их предков. Вот и сейчас я слышал обрывки речей на испанском, китайском, португальском, русском, немецком.
— Вы тоже их слышите, — сказал кто-то у меня за спиной.
Я повернулся и увидел Трухильо.
— Все говорят на разных языках, — пояснил он и улыбнулся. — Полагаю, что вы скажете, что это рудименты наших старых миров. Но лично я сомневаюсь, что, когда мы окажемся на Роаноке, люди перестанут говорить на этих старых языках.
— Следует ли понимать ваши слова как тонкий намек на то, что колонисты не станут спешить отказываться от своей национальной принадлежности, чтобы сплотиться во вновь образовавшийся роанокский народ?
— Это всего лишь наблюдение. И я уверен, что в свое время все мы станем… роанокцами.
Трухильо произнес последнее слово так, будто оно представляло собой что-то острое и шершавое и ему лишь с большим трудом удалось вытолкнуть его из горла.
