Его голос звучал очень уверенно, вне зависимости от того, как странно это соотносилось с реальностью. Но Ордо ощущал его внутреннюю беспомощность, и разделял ее: «Омега» была во многих световых годах от Корусканта, далеко за пределами способности сержанта лично выйти на линию огня.
Два солдата сдвинулись, закрывая голограмму, и к ним шагнул Обрим, дипломатично перекрывая вид своим людям.
— Твоему парню Фаю, — сказал он, — мои все еще хотят поставить выпивку.
Именно людей Обрима Фай спас от гранаты. И эта фраза была так близка к сентиментальности, как к ней мог быть близок Джайлер Обрим.
— На счет «пять», — сказал Дарман. — Четыре…
Дальнейшее напоминало малобюджетную голодраму; изображение в руке Ордо показало, как коммандос прижались к дальней переборке, пытаясь за что-то зацепиться при нулевой гравитации, опустив голову на грудь и сжавшись в комок.
Изображение пропало, когда Найнер (у которого была камера) опустил голову.
— Три, два, один, ноль!
Полыхнула вспышка синего света, и беззвучный взрыв прибавил еще больше сходства со скверным голофильмом, у которого пропал звук.
Изображение на мгновение дернулось, а затем включились ракетные ранцы коммандос, и они рванулись в свободный полет, вскинув винтовки; в камере можно было различить только стремительное движение и две ослепительные вспышки.
— Так, три бандита готовы, не порезаны и одним куском, но все равно удрученные, — раздался голос Фая, явно более радостный. — И тут кислород!
— Отлично, «Омега», — Скирата на мгновение прикрыл глаза. Он сдавил переносицу так, что на ней остался белый след. — А теперь продержитесь, пока мы вас не выдернем, хорошо?
Лицо Обрима было серым как пепел.
— Хотел бы я, чтобы все знали, что эти парни делают, — сказал он. — Иногда я эту секретность ненавижу.
— Шабу 'дротен, — пробормотал Скирата и пошел прочь. «Все» его совершенно не интересовали.
— Что это значит? — спросил Обрим.
— Ты не захочешь узнать, — ответил Ордо, обдумывая слова Джусика о том, что он извлек из Силы на месте взрыва. Тут не было врага.
Тогда… возможно, тут никто не наблюдал.
Никто не ждал наилучшего момента, чтобы взорвать бомбу с расстояния и причинить наибольшие повреждения.
Взрыв движущейся цели с расстояния требовал одного из двух: или очень хороший обзор цели, или (если цель не была видна) четкое расписание, чтобы террорист знал, где бомба точно будет в любой момент времени.
А это означало либо отменное знание обеспечения ВАР, или (если террорист желал видеть всю картину, а не место действия) доступ к сетям безопасности.
Ордо ощутил внезапную ясность, чувство удовлетворения от того, что он понял что-то новое и ценное.
— Джентльмены, — сказал он. — Думаю, что у нас "крот".
* * *
РШК «Бесстрашный»: ангарный отсек
Лязг твердо сжал руку Этейн, пока она не ощутила вибрацию, сопровождавшую сброс скорости, и в подошвах не отозвался глухой толчок — корабль прибыл в ангар "Бесстрашного".
Вскоре она уже балансировала на краю отсека, почему-то больше боясь прыжка в один метр, чем в десяток; Гетт ждал с совершенно нейтральным выражением.
— А у генерала вкус к разрушению, — одобрительно сказал Лязг. — Вы прямо "смерть дроидам", правда, мэм?
Он снял шлем и наклонился к Гетту, но она его все равно слышала. Этейн различила слова "пришлось туго".
— Нам лучше вас привести в порядок, — сказал Гетт. — Боюсь, у нас будет классическое "интервью без кафа", когда вернемся к флоту.
Коммандер Гри прохромал мимо них; рядом шел генерал Ваас Га. Оба выглядели изможденными и были покрыты копотью.
— Я так не думаю, — заметил Ваас Га. — Отменно сработано. Спасибо, "Бесстрашный".
— Дайте мне от этого отойти, коммандер, — Этейн оглядела ангарный отсек, забитый кораблями, выгружавшими людей. Прибыли медкоманды. Запах горелой краски и смазочного масла ее отвлекал. — Кто-нибудь мне даст статистику?
Гетт глянул на панель на его левом предплечье.
— Рота «Импрокко» — четверо УВБ*, пятнадцать раненых, вернулись сто сорок из ста сорока четырех. Батальоны "Сарлакк А" и "Сарлакк Б" — тысяча пятьдесят восемь забрано; девяносто четыре УВБ [15], двести пятнадцать раненых. Нет ПБВ [16]. Двадцать «торрентов» выгружено и все вернулись. В общем, 7,5 % потерь, и большинство из них — во время самого конфликта на Динло. По-моему, это результат, генерал.
Для Этейн это выглядело множеством смертей. Так и было. Но большинство вырвалось; ей надо было довольствоваться этим.
— Тогда — назад, на Тройной Ноль, — раньше она по-уличному называла его «ноль-ноль-ноль», но солдаты пояснили, что это сбивает с толку и по комлинку будет непонятно — имеется в виду Корускант или просто обычный военный прием тройного повторения важных данных. Все равно "Тройной Ноль" ей больше нравился. Так она себя чувствовала частью солдатской культуры. — И не торопитесь.
— Очень хорошо, генерал, — сказал Гетт. — Сообщите, когда захотите привести себя в порядок, и я позову стюарда.
Этейн не хотелось возвращаться в каюту в одиночку; только не сейчас. На переборке над маленькой ванной висело зеркало, и она не хотела сейчас смотреть себе в глаза. Так что она просто принялась бродить по заполненному ангару.
Похоже, что цистерны с бактой будут полностью забиты по пути домой.
А клон-солдаты "Сорок Первого Элитного", пытавшиеся отыскать место и поспать несколько часов, казались другими, чем четверо почти-мальчиков, которые дали ей такой грубый, но эффективный урок командования на Квиилуре.
Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота — та самая «котэ», слава — ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино — с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение «ребенка», которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре — смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они — предсказуемые и стандартные «единицы»; и они были несомненно связаны друг с другом.
