- Стоять смирно! - взяли инициативу в свои руки и глотки местная охрана.
Арестованных проверили на предмет наличия незаконных вещей личного пользования. Не найдя ничего в карманах и за пазухой, а так же в ботинках, задержанным знаками и бесцеремонными жестами велели обуться, построиться друг за другом и приказали следовать за ведущим конвоиром. Сзади присоединилась остальная охрана. Их ввели в каменное здание, примитивно выкрашенное снаружи мелом. Посты, решетки, звяканье ключей, охрана с оружием. Старший конвоир с крейсера предъявлял постовым документы на арестованных. Документы с пристрастием проверялись, и процессия двигалась дальше, до следующего поста. Наконец, они попали в огромное помещение. Потолок терялся где-то в слепящей вышине. После недолгой бюрократической волокиты арестованных сдали тюремному конвою, экипированному в основном дубинками. Только у нового старшего конвоира было личное оружие, висевшее у него на поясе в застегнутой кожаной коробке. Терпеливо стояли. Тюремщики получали какие-то инструкции по телефону - старинному аппарату связи без возможности видеть собеседника. Время от времени старший тюремный охранник отвечал в загнутую кренделем трубку на своем варварском наречии. Из этих ответов Хорнунг уловил только два знакомых, часто повторяемых слова - это староамерикано-английское "фак" и общеславянское "мать". Наконец все выяснилось. Оказалось, что ждали переводчика, знавшего общефедеральный язык, которым не владела местная охрана.
Переводчик прибежал (именно так!), запыхавшись. Это был маленький плешивый человечек, интеллигентного вида, в очках, с жалким, мокрым от пота пучком волос, едва прикрывавших большую плешь. Он глянул умными глазами на арестованных, поздоровался кивком головы и присоединился к скованной цепями группе, став как бы еще одним заключенным. Хорнунг впервые увидел умный взгляд за все время общения с великофриканцами и ощутил странное чувство, что теперь их не трое, а четверо. Потому что человечек явно давал понять своим поведением, что к охране тюрьмы не имеет никакого отношения. Он с удовольствиям бы пожал руку каждому из членов задержанного экипажа, но постеснялся или побоялся солдат с черными погонами Внутренних Войск.
Потом их завели в какую-то служебную комнату, оказавшуюся кабинетом врача. Здесь их наконец-то расковали и подвергли медосмотру - примитивному и довольно унизительному. Врач через переводчика задавал разные дурацкие вопросы, типа: не склонен ли кто-либо из них к гомосексуализму в его активной форме? Про пассивную не спросил, потому что уже проверил. Или давно ли им делали прививки от черной оспы? Узнав, что члены экипажа "Орла" вообще не слыхали о такой болезни, врач впал в кратковременную задумчивость. Потом чиркнул что-то на бумажке, и отослал бравых ребят к медсестре. Миловидная куколка (потому что члены экипажа уже два месяца не видели женщины) с асимметричным лицом сделала им инъекцию какого-то лекарства. Инъектор, как ни странно, был безигловой, современный. Где они его достали? Переводчику тоже вкатили дозу, за компанию, прежде чем он успел сказать, что он, собственно, свободный гражданин Великой Фрикании, правда, к несчастью, является штатской сволочью, но не всем же быть героями, надо кому-то и науками заниматься; он, к примеру, филолог, живет неподалеку...
Потом их сфотографировали, в фак... то есть фас и в профиль. У фотографа плохо стоял на штативе его громоздкий аппарат, и он все время ругался. Затем у задержанных сняли отпечатки пальцев. "Откатали пальчики", по местному выражению. Филологу сказали, чтобы не путался под ногами, а то и его пальчики откатают. В другой комнате их заставили расписаться во многих разных бумажках. Хорнунг хотел было отказаться; не зная местной письменности, он не мог прочесть, что подписывает. Но филолог перевел ему содержание бумажек. Они оказались безобидными, что-то типа: обязуюсь не заниматься среди тюремного контингента пропагандой центаврианского образа жизни и тому подобная чушь, - но без них, без бумажек, новоприбывшие не получили бы ни еды, ни одежды, ни постельных принадлежностей.
Потом их повели на верхние этажи, заставив самих тащить тяжелые вонючие матрасы. Туда же были закручены серые, кое-как латаные простыни, вонявшие хлоркой. Опять гулкие железные лестницы, решетки, как в обезьяннике, и запах здесь стоял, как в обезьяннике. Они шли вдоль ряда одинаковых дверей, обитых крашенным в коричневый цвет железом. Здесь практиковалось содержание в камерах закрытого типа. Это означало, что заключенным доверяли самим наводить порядок и поддерживать дисциплину в камерах.
- Стоять! Мордой к стенке! - через переводчика приказал им старший тюремный конвоир, уже третий по счету от момента задержания.
Они остановились возле одной из дверей. Пока коридорный надзиратель, громыхая ключами, открывал дверь камеры, Хорнунг разглядывал маячившую перед глазами стенку - грязную, корявую, цвета упившегося кровью клопа, вонявшую раздавленными клопами. Все тот же нудный коричневый цвет. Цвет тюрьмы.
- Ты! С одной бакенбардой, заходи! - скомандовал старший конвоир.
Фалд, выслушав переводчика, недоуменно повел головой, глядя на товарищей, на охрану. Отделился от стены и вошел в полуотворенную дверь камеры. Дверь захлопнули, закрыли. Скомандовали:
- Остальные, шагом - марш!
Зальц двинулся вдоль стены. Хорнунг остановился посреди коридора в угрожающей позе, бросив на пол матрас.
- Штурман! Ко мне! - приказал капитан.
Зальц подошел и стал рядом.
- Садимся, - распорядился Хорнунг.
Капитан и штурман уселись на каменный пол.
- Встать!!! - заорали на них. - Встать, мерзавцы, иначе будем стрелять!
Старший конвоир стал расстегивать кобуру, висевшую у него на брюхе. Их намерения были понятны и без перевода.
- Стреляйте, - спокойно сказал Хорнунг и опустил голову, подставляя темечко под пулю. Зальц клацал зубами, но молчал, делая все, как делает капитан, его начальник. Филолог сел на корточки у стены, прикрыв лысину руками, будто ожидая, что сейчас рухнет потолок.
- В чем дело? - сказал кто-то спокойным голосом; переводчик, несмотря на очевидный страх, продолжал работу, сидя на карачках.
Конвой напряженно вытянулся, щелкнул каблуками. Хорнунг поднял голову и увидел подошедшего человека в форме с нашивками, очевидно, начальник. Самой заметной частью лица у офицера были его усы - огромные, пышные в середине и с заостренными концами, пружинно торчащими строго параллельно земле. Офицер держал руки за спиной, и оттого сухощавая его фигура казалась излишне прямой и высокой. Он говорил тихим голосом, но каждое слово его было отчетливо слышно. А то, что не было понято, объяснял переводчик, шепча Хорнунгу на ухо.
