Лейтенант собрал около меня всех солдат и попросил повторить ранее рассказанное ему. Я рассказал все, что знал без утайки. Меня слушали молча, очень внимательно. Причем слушали и наши «бегунцы».
— Это все что я знаю. У моих коллег информации не больше, чем у меня, — закончил я свой рассказ.
Тут со всех сторон одновременно и сразу посыпались вопросы. Спрашивали не только солдаты, но и мои коллеги. Тут я понял, что сейчас я в статусе не только формального руководителя, но и неформального лидера, причем и у вояк тоже. По привычке я демонстрировал спокойствие и уверенность, хотя был и напуган и растерян ничуть не меньше окружающих. Меня удерживало ощущение собственной ответственности за всех этих людей, взгляды которых были сосредоточены на мне. Им срочно нужно было дать какую‑то опору, за которую можно было зацепиться и удержаться.
— Браточки, у нас сейчас две главные задачи. Первое — это выбраться отсюда. Второе — это спасти раненых. Я уверен, что со всем этим разберутся. Там все решат и нам помогут, — добавил я к вышесказанному.
«Что еще за «там» где должны разобраться и помочь? Что за чушь я несу?» — я мысленно матюгнулся на себя. Но сказанное подействовало. Люди оживились, зашевелились, в глазах забрезжила надежда, вопросы перешли в конструктивное русло. Главное выбраться отсюда.
— А что с телами делать будем? — задал вопрос Слава.
Ответить я не успел. Все обратили внимание на приближающийся гул двигателей. В тридцати метрах от нас из зарослей ивняка выскочил армейский уазик и выполз тентованый КАМАЗ. Они двигались по дороге вдоль реки.
Из подъехавшего УАЗика выскочили майор с красным лицом и невысокого роста капитан с автоматом на плече и какой‑то папкой.
— Селятин, — начал угрожающе майор, найдя глазами лейтенанта и начиная путь в его сторону — какого ………………….
Дальше нет смысла описывать рев майора, щедро сдобренный отборным матом, эвфемизмами и армейскими абстракциями. Лейтенант оправил одежду и вытянулся по струнке. Солдаты стали втихую «отползать» от места выволочки, прячась за технику и моих коллег. Вкратце речь майора можно было изложить в нескольких тезисах: приказ не выполнен, техника угроблена, среди личного состава убитые и раненые, лейтенанта ждет трибунал. Лейтенант краснел, бледнел, сжимал губы, нервно сглатывал, щурился, когда слюни майора попадали ему на лицо.
Я подошел к майору сбоку и сказал ему почти прямо в ухо:
— Майор, у нас трупы оживают. Примите решение, что делать с вашими ожившими покойниками.
Майор замолчал и резко повернулся ко мне. Я с усилием подавил в себе, всплывшие из‑под корки, армейские инстинкты, не стал вытягиваться в струнку и отдавать честь. До майора дошел смысл сказанного мной. Он открыл рот, закрыл рот, озадаченно посмотрел на лейтенанта.
— Что? Что вы сказал?
— Майор, ваши солдаты, которые погибли в момент аварии, подают признаки жизни, двигаются, ходят, кидаются на людей. Уже пострадал ваш сержант, ему половину лица оторвали. У нас еще пятеро раненых, — добавил я к сказанному. — Примите решение, что делать с ожившими трупами.
— Что за бред? Вы отдаете себе отчет, что несете? — нахмурился майор, и посмотрел на лейтенанта — Селятин, доложите!
— Виноват, товарищ майор! Ориентировочно в 6–50 произошло обрушение моста. В результате которого, одна машина упала в реку, вторая удержалась на мосту. В аварии погибли три единицы личного состава, шесть тяжелораненых, еще одиннадцать человек получили легкие травмы. Потом прибыли на помощь гражданские лица — геологоразведочная бригада в составе трех единиц автотехники и одиннадцати человек личного состава. Вскоре после их прибытия рядовой Пепелов ожил и напал на сержанта Забегаева, нанес ему покусы на лицо. Пепелов был связан и зафиксирован. После него утонувшие рядовой Потапов и ефрейтор Аникеев, которые были мертвые, ожили. Их также связали и зафиксировали. Готовим эвакуацию раненых.
Лейтенант сразил наповал меня своим докладом. Как у него в молодом армейском мозгу сложился такой спитч?
— Что значит — «связали и зафиксировали»? — выкалил глаза на лейтенанта майор — вы, блядь, головой об мост ударились или мозги в воде обморозили?!!!
Это было самое цензурное из сказанного майором далее. Я опять не вижу смысла повторять услышанное. Лицо майора приобрело пунцово–свекольный оттенок, глаза выкатились из орбит, слюна летела изо рта майора во все стороны.
— Майор, лейтенант прав. Вам нужно на это посмотреть, — сказал я. — Ожившие трупы лежат на берегу.
Майор взглянул на меня, резко повернулся и очень быстрым шагом пошел к берегу.
Мы с лейтенантом и капитан мелкой рысью побежали следом за ним.
Беспокойники лежали там же, где и раньше. Все трое извивались всем телом и издавали чавкающие, скрежещущие и еще какие‑то непередаваемые звуки. Недопокойник, находящийся дальше всего от нас, беспорядочно и часто бил, надетым на голову ведром о жерди к которым был привязан. Труп солдата с развороченной грудью сумел освободить одну руку из маскировочной сети и скреб ей по мокрому холодному песку, перемешанному с грязью и талым снегом. Кожа на руке покойника была изодрана в лохмотья и в двух местах была рассечена до кости, сквозь грязные раны виднелись желтоватые кости и белые жилы суставов. Резко пахло ацетоном. Мизансцена была просто запредельной, ломающей человеческую психику.
Майор обошел вокруг беспокойников, внимательно осмотрев каждого, и присел на корточки около ведроголового. Майор бросил взгляд на капитана. Тот стоял с таким выражением лица, то можно было подумать, что он съел что‑то очень горькое и одновременно увидел своего майора летающего в одежде купидона над казармой и разбрасывающего лепестки роз и орхидей.
Майор снял ведро с головы беспокойника. Показалась его голова в ссадинах от ударов по стенкам ведра. Бескровное лицо с закаченными глазами, синие губы, безостановочно двигающаяся нижняя челюсть. Майор положил руку на грудь утопленника и замер на несколько секунд. Было видно, что лицо майора стало серым, губы побледнели. Затем его рука легла на шею покойного. Наверное, он хотел прощупать пульс на сонной артерии трупа, но утопленник, вывернув шею невероятным образом, вцепился зубами и укусил нижнюю часть ладони вместе с мизинцем. Майор дико заорал, отскочил в сторону и буквально согнулся пополам, прижимая укушенную руку к животу. Закрутившись на месте, майор оступился и упал на бок. Трупы как по команде оживились и хаотично но очень интенсивно задергались. Майор ругался отборным матом и орал на всех. Слава помог майору перевязать укушенную руку. Раны были глубокие.
Дальше, даже не смотря на полученную рану, майор круто взял ситуацию в свои руки. Резкими отрывистыми командами он заставил всех — и солдат и наших «бегунцов» носиться по поляне как угорелых. Пока мы «шуршали», исполняя распоряжения майора, он долго говорил в УАЗике по рации. Раненых, включая сержанта Забегаева, погрузили в кунг, солдат погрузили в кузов КАМАЗа, недопокойников положили в кузов ЗИЛа, присматривать за ними отрядили четырех солдат, умершего солдата с пробитой головой положили туда же. Второго сержанта и двух солдат оставили охранять армейские газончики до приезда ремонтников. Солдат вместе с КАМАЗом он перепоручил капитану, отстранив от командования провинившегося лейтенанта. Во время погрузки я окончательно порвал об какие‑то железки брюки костюма и дорогие туфли. Тимур вытащил для меня из недр своей буровой новые импортные берцы такие же, как у него. Размер подошел. Ботинки оказались действительно очень удобные, не смотря на то, что были новыми и не разношенными. Я искренне поблагодарил упрямого Тимура.
