Более-менее известные участки леса тоже оказались хорошо подтоплены, и искать там было нечего, пробираясь где по колено, а где и по пояс в воде к более высоким местам. Пропитанный влагой лес оказался пуст, и только шум ветра в кронах качающихся деревьев сейчас был моим постоянным спутником. Зверье куда-то подевалось: за несколько часов блужданий я совсем никого не встретил. Хотя вру, откуда-то повылазило множество мелких лягушек, но пару раз замечал совершенно невообразимых по размеру квакух, охотившихся на своих более мелких сородичей.
Лягушачьи монстры сами решительно не желали со мной близко знакомиться, быстро упрыгивая с глаз долой, едва только замечая мое приближение. И только доев последний пищевой паек, от досады хлопнул себя по лбу: «Дурак, какую добычу упустил!» Чем я хуже французов, для которых крупная лягушка ценный деликатес? Особенно такая упитанная, в полтора раза крупнее кролика, там же чистого веса килограммов пять будет. «Пока мокрый сезон не закончился, нужно успеть запасти нежной лягушатинки…»
От таких мыслей рот опять непроизвольно наполнился слюной, хотя, представив, как жадно поедаю еще дергающиеся лягушачьи лапки, сразу же скривился от омерзения. Вот если набрать мяса да запечь его в углях — совсем другое дело будет, против такого мой «богатый внутренний мир» уже не протестовал. Однако поймать большую лягушку оказалось весьма сложно. Она легко прыгала с места метра на три-четыре и близко к себе не подпускала. Вспомнив об имеющемся плаще-невидимке в часах, сумел подкрасться и прыгнуть сверху на это земноводное чудовище, прижимая его своим весом к земле, однако лягушачьей силы оказалось достаточно, чтобы скинуть меня с себя и опять стремительно ускакать.
Только с пятой попытки я наконец приловчился хватать здоровую лягуху за бока и резко поднимать ее. Тогда ее мощные задние лапы впустую молотили воздух и уже не могли чем-либо помочь своей хозяйке. Поймав ценную дичь, попытался запихнуть ее живьем в пространственный карман. С первого раза опять ничего не вышло. Только когда лягушка полностью прекратила дергаться, осознав всю бесполезность дальнейшего сопротивления, я сумел переместить ее в сумку контрабандиста. Не порадовало только возникшее при этом весьма неприятное холодное чувство полного опустошения, охватившее на несколько секунд все мое тело, после чего так же внезапно все опять нормализовалось.
Расходы непонятной ауры на перемещение тяжелого объекта оказались слишком чувствительными, а за возвращение нормального самочувствия можно поблагодарить морского змея, живущего на моем поясе. Получается, единственным ограничением на использование пространственных карманов было аурное развитие индивидуума, которое имеет явные пределы. Если с легкими предметами все проходит почти незаметно, то с крупными придется быть осторожным. Перемешенная лягушка вычерпала мой личный запас больше чем на две трети, если поверить своим чувствам и логике. Не представляю, как вообще можно пользоваться такой сумкой без заряженного пояса-накопителя — опустошение ауры долго терпеть крайне тяжело.
До ночи я поймал и сразу же разделал еще семерых крупных земноводных. Больше не решился убирать их живьем в сумку, потроша сразу после поимки, вырезая мясо и выбрасывая все лишнее, несмотря на сообщение перстня о пригодности каких-то частей тела лягушки для алхимии. Мясо присыпал солью и перцем, заворачивая в фольгу и складывая в рюкзак. Погода когда-то обязательно должна наладиться — тогда попробую развести огонь и запечь. Из одной пойманной лягушки выходило около двух килограммов чистого мяса, остальное шло на выброс. Несмотря на это, вес рюкзака за спиной постепенно рос, радуя мое самолюбие. Голодная смерть в ближайшее время теперь не грозила, хотя завтра придется пробовать на вкус сырое мясо.
Следующий день мало отличался от предыдущего. Опять сырость повсюду и опять охота на крупных лягушек. С одной стороны, их стало меньше попадаться, а с другой — я уже неплохо приловчился их искать и быстро ловить. В результате имеем еще плюс двадцать два трофея.
Лишнее мясо, которое уже не вмещалось в рюкзак, пришлось убирать в сумку. Вторая попытка по перемещению большого веса прошла существенно легче — похоже, мой опыт и запасы энергии в ауре немного подросли. А сырая лягушатина, некоторое время пролежавшая под солью и перцем в рюкзаке, оказалась вполне приличной на вкус. Впрочем, с большой голодухи-то съешь и не такое, причем даже не зажмурившись.
Охота на земноводных и исследование предгорных лесов продолжались еще пару дней, пока погода вновь не стала солнечной. Охотился уже из чистого спортивного интереса: запаса сырого лягушачьего мяса должно хватить на пару месяцев, но отвращение оно вызовет гораздо раньше, особенно в сыром виде. Соль для заготовки давно закончилась, перец тоже, от фольги остался лишь небольшой кусочек, который я решил приберечь на всякий непредвиденный случай. Чем дальше отходил в леса от гор, тем больше попадалось крупных зверей. Опять едва не подрался с кабанами — выручил хорошо помогающий в любых сложных ситуациях прием карате «быстрые ноги». Встретил небольшую стаю крупных волков, но те были заняты охотой на лягушек, потому не обратили на голого человека особого внимания. Вечерами находил дерево повыше и забирался наверх, в крону, пользуясь кусками кожаной веревки как своеобразными кошками. Там привязывался к стволу или удобной ветке и продолжал свои мучения с пространственным карманом в бесплодных попытках вытащить что-либо из вещей погибшего контрабандиста. Больше всего меня интересовал предмет, сильно похожий на книгу в кожаном переплете, хотя периодически пытался вытащить мешки и ящики разного размера. Вот и сейчас уже битый час перебираю ощущения, которые может вызвать та самая книга в моей руке. Перепробовав по несколько раз все представимые варианты, задумался о том, какая это книга и о чем она может поведать. Может, это не книга, а дневник, и нужно представить желание в нее что-либо записать? Едва представил этот вариант, и раз — «книга» появляется в моих руках. Бинго!
«Личный дневник неизвестного контрабандиста», — сообщает о нем определитель скудную информацию.
Включив фонарь на самый минимум, открываю шершавую на ощупь плотную обложку. Писано явно от руки, но все эти непонятные крокозябры для меня совершенно ничего не значат. «А если опять натравить на страницы перстень?» — другого разумного варианта прочесть записи все равно не вижу.
«Зря я тогда связался с Родогом: после его удара в голову теперь вместо памяти какая-то непонятная ерунда, стал забывать самые простые вещи, даже о своих должниках не всегда вспоминаю», — перстень-определитель действительно не подвел, выдав на свой экран текст перевода первой исписанной страницы.
