— Холодный? Это бывает. — Кабаридзе выдавил из себя смешок. — Скажи, а волосы? Какого цвета у него были волосы?
— Белые, — сразу же ответила девушка. — Абсолютно белые. Я сначала решила, что он старый, а потом пригляделась — нет, крепкий мужик, лет сорока. Может, альбинос? Ой, а еще у него глаза, красные… Я их увидела и подумала, что он действительно болен.
— Черт!
— Что случилось?
— Ничего, — профессор отвел взгляд.
Это было настолько неожиданно, что Маша не обратила внимания на смертельную бледность, покрывшую лицо профессора.
— Да что случилось, Реваз?
— Ничего.
Кабаридзе взял себя в руки. «Господи, девочка, знала бы ты, КТО тебя выручил! Но почему он это сделал? Почему вмешался? Почувствовал?»
— Ты с ним разговаривала?
— Так, пара фраз, — протянула девушка. — Я была не в том состоянии…
— Да, действительно, извини меня. — Кабаридзе осторожно обнял девушку за плечи. — Извини, я не подумал. — Он вздохнул. — Зачем ты вообще пошла на эту вечеринку?
Маша прижалась лицом к плечу профессора и всхлипнула:
— Я дура, извини меня, Реваз, я дура, дура!
Он ласково погладил светлые, еще влажные волосы девушки, прикоснулся к ним губами.
— Ты хотела уйти?
— Да. Ты не знаешь, Реваз, ты не знаешь. Давай не будем говорить…
— Не хочешь делать мне больно? — тихо спросил Кабаридзе.
— Да, да. — Плечи девушки задрожали. — Я хочу быть с тобой, Реваз, но стараюсь не быть. Я не знаю, как сказать… Я не хотела возвращаться. Никогда. Ты поймешь потом… Но эта история… Когда все закончилось, я вдруг подумала, что могу поехать только к тебе. Я не хотела, но ничего не могла с собой поделать.
— Это называется любовью, девочка. — Кабаридзе еще крепче прижал к себе Машу. — Ты не хочешь делать мне больно, потому что любишь.
— Да. — Она подняла на мужчину голубые, полные слез глаза. — Я люблю тебя, Реваз. Люблю.
— А я люблю тебя, — негромко, но отчетливо произнес профессор. — Безумно.
— Но это ненадолго. — Она попыталась улыбнуться. — Мы только мучаем друг друга, Реваз, мы мучаем. Я давно хотела тебе сказать, что я…
— Машенька, я все знаю.
— Знаешь? — Она ошеломленно посмотрела в глаза Кабаридзе. На этот раз он не отвел взгляд. — Что ты знаешь?
— Я знаю, что ты смертельно больна, девочка. Что даже по самым осторожным прогнозам, тебе осталось не больше месяца.
«Это в самом лучшем случае», — холодно добавил рассудок.
— Но откуда?
— Ты забыла, что я врач, — грустно улыбнулся профессор. — И мне не нужно проводить анализы того, что я и так вижу. Я знал о болезни с того самого момента, как тебя увидел.
— И молчал.
— И любил.
Маша провела рукой по щеке Кабаридзе.
— Ты ждал, что я расскажу сама?
— Я не хотел говорить о том, что тебе неприятно.
— Подожди… — Девушка задумалась. — Я заметила, что в последнее время я стала чувствовать себя лучше. С тех пор, как познакомилась с тобой. — Кабаридзе вздохнул, покачал головой. — Я права?
Профессор поцеловал теплую ладошку Маши.
— Ты права.
— Что за лекарство ты мне даешь, Реваз?
— Это новое средство, еще неизвестное, — мягко ответил Кабаридзе. — Оно уже прошло все испытания, но сертифицировано будет только через два-три месяца. Я не мог ждать.
— Как ты давал его мне?
— В начале нашего знакомства мне действительно было нелегко, — признал профессор. — Выкручивался, как мог. Но последнее время ты живешь у меня, и стало намного проще. — Он рассмеялся. — Утром я готовлю тебе кофе, вечером чай.
Девушка посмотрела на пустую кружку.
— И сейчас?
— Да, — подтвердил Кабаридзе. — И сейчас тоже. Два раза в день минимум.
— Хитрый и двуличный тип, — слабо улыбнулась Маша.
Профессор кивнул и нежно поцеловал девушку в губы.
— Я хитрый и двуличный. Ты даже не представляешь насколько.
— Как же я тебя люблю…
* * *
США, Нью-Йорк,
5 сентября, четверг, 01.38 (время местное)
— Ну почему это должно было произойти именно с нами?
Объемистый минивэн мчался на окраину Нью-Йорка, туда, где начиналась федеральная трасса и где полицейские обнаружили тело неизвестного, умершего насильственной смертью. Поскольку преступление было совершено на федеральной земле, присутствие агентов считалось обязательным.
— Почему эта задница Гинзбург не мог отправить кого-нибудь другого? — Сана Галли, массивная афроамериканка, с трудом разместившаяся даже в просторном салоне минивэна, откусила добрую половину гамбургера и, тоскливо жуя, посмотрела в окно. Она уговорила своего напарника заскочить в «Макдоналдс», и теперь ее стоны сопровождались громогласным чавканьем. — Почему он выбрал нас?
У худощавого Вольфа Балдера были на этот счет соображения, но он держал их при себе. Все знали, что Гинзбург, шеф нью-йоркского отделения ФБР, мягко говоря, недолюбливал Сану. Вес специального агента зашкаливал за все разумные пределы, и как Сана ухитрялась сдавать обязательные физкультурные тесты, оставалось загадкой для всего управления. В свое время Гинзбург пытался уволить Галли со службы, но цепкая Сана подала на начальника в суд, обвинив в ущемлении прав человека и расизме, и выиграла процесс. Правда, теперь ей и ее напарнику доставались самые неприятные дела из всех возможных. Например, отправиться среди ночи по вызову местных копов.
— Ненавижу этого расиста! — Сана обыскала пакет, с грустью убедилась, что еды в нем больше нет, раздраженно скомкала и швырнула на заднее сиденье. — Долго еще ехать?
— Приехали. — Минивэн остановился неподалеку от двух патрульных машин, выстроившихся в ряд в самом начале скоростной трассы. — Пошли работать.
— Пошли.
Сана приступила к процедуре извлечения себя из автомобиля, а Вольф, не дожидаясь афроамериканки, быстро приблизился к полицейским.
— Добрый вечер.
— Лейтенант Гаррет, отдел по расследованию убийств. — Облокотившийся на капот коп был высок и голубоглаз. — Помочь вам выгрузить напарника?
Патрульные рассмеялись.
— Она справится. — Фэбээровец убрал протянутую было руку. — Где труп?
— Десять шагов вперед, агент.
— Специальный агент.
— Тогда вы найдете.
Вольф скрипнул зубами, но решил не отвечать. Вместо этого он прошел в указанном направлении и остановился, разглядывая лежащего на обочине бродягу. Гаррет и двое патрульных держались в шаге за спиной фэбээровца, массивная фигура Саны только-только покинула минивэн.
— Тело двигали, — заметил Балдер.
