И это обозначает, что сваливать отсюда надо как можно быстрее. Руль за сто даю — после окончания работы нас потихоньку удавят и отправят кормить раков. Не должны грязные лапы касаться мечты. Грязные — означает наши, мои и Андрея. Да и все остальные тоже. Насколько помню, люди у Негодина делятся на две категории — быдло, самая многочисленная, и он.
Нехорошая ситуация, опасная. Однозначно нужно делать ноги, не дожидаясь встречи. Тем более у нас своя цель. Кстати, о цели… что у меня осталось из оружия? Да практически ничего, только два ножа за обоими голенищами, пистолет под противорадикулитным поясом и намотанная на запястье левой руки басовая гитарная струна, запаянная концами в свинцовые грузики. У сына и того меньше: только заточка из электрода в сапоге, тоже ножи да динамитная шашка с коротким шнуром, неизвестно зачем примотанная скотчем к ноге. Не иначе браконьерствовать собрался, рыбу глушить. Нехорошо! Природу беречь следует, она вкусная!
И тут, будто бы услышав мысли о вкусностях, со скрипом распахнулась дверь, пропустив двух дородных женщин в сарафанах и кокошниках, несущих подносы с едой. Ничего так тетеньки, фигуристые, но для чего румянить щеки? Сюр и гротеск. Неужели увлеклись игрой до такой степени, что не замечают грани?
— Не обессудь, мастер, за постные яства, сегодня среда. — И все с поклонами и искусственными улыбками до ушей.
Надо же, мы уже приобрели определенный статус. Видимо, мастер — это покруче простого пейзанина и достоин поклона. Цирк, мля…
— А выпить уставшим людям? — С сомнением осматриваю подносы. Опять опостылевшая картошка, посыпанная укропом, несколько репок, четыре крупных желтых огурца — да, не густо.
— Винопитие — грех, не положено.
Как же, как же, понимаю, грешить рылом не вышел. И до княжеской резолюции как бы еще не человек. Да и фигу ему — есть кое-что за пазухой припрятанное. Нагрелось, правда, но и так сойдет. Из горлышка. Потому что стаканов тоже не принесли. Ложки есть, деревянные, без росписи.
— Приятного аппетита! — донеслось от двери.
Давешний сотник. С большим непрозрачным пакетом. Повинуясь небрежному жесту, тетки выскочили прочь. Боятся его, сразу видно. Я тоже боюсь, заранее боюсь. Глядишь, и целее будем.
— Экие клуши. — Бородач укоризненно покачал головой, разглядывая заставленный стол. — Что они понимают, бабы?
Сгреб все в сторону и выставил высокий глиняный кувшин, аккуратно обвязанный по горлышку куском пленки. Следом — жареную курицу. Понятно, сейчас я выпью стакана три почти без промежутков между ними, развяжу язык и раскрою душу нараспашку. Самая приятная методика ведения допросов. И пусть у нас, двух простых кузнецов из Касимова, нет секретов от гостеприимных хозяев. Расскажем все, включая интимные подробности, жалко, что ли?
На исходе первого литра уже перешли на «ты». Игорь, так звали сотника, все подливал и поддакивал, слушая разливающегося соловьем меня, дурака. Я плакался на горькую судьбинушку, на тиранов и деспотов из Рязанского училища ВДВ, захвативших власть во всем Касимовском районе, ругал тяжкую долю беглецов. Представления не имею, поверил или нет, вида он не показывал, только иногда в рассеянности поглаживал карман. Диктофон? А пусть. И пусть проверяет потом, если захочет. И если сможет.
Андрей по молодости лет давно вырубился и спал, упав лицом в столешницу. Правая рука безвольно свисла к голенищу сапога, только пальцы нервно подрагивали. Не торопись, сын, не сейчас. Рано. Прямой угрозы пока нет, да и не хочется уходить с боем. Вот жить… жить очень хочется.
— Погоди, Михалыч. — Через час у сотника тоже чуть заплетался язык. — Я понимаю — заточка, но полировка-то тут при чем?
— Как при чем? Да это, если бы ты знал, в нашем деле чуть ли не самое главное.
— Да ладно…
— Охота врать. Принеси, покажу наглядно.
— А и принесу! — Игорь упрямо мотнул головой и крикнул: — Евграфий!
— Кто?
— Чего лыбишься? Нормальное имя, раньше Евгением был.
На зов заглянул все тот же «участковый», отряхивающий с бороды хлебные крошки. Хлеб жрет, сволочь. И крошит. А наши над ладошкой едят, чтобы ничего не упало. Хлеб… здесь есть хлеб?
— Граф, тащи сюда сабли!
— Шашки.
— Я и говорю — сабли! — Сотник хлопнул по столу ладонью. — Пошевеливайся!
«Участковый» ушел, и через приоткрытую дверь было слышно, как он копошится в пристроенном к дому крытом дворе. Нашу лодку вместе с поклажей притащили сюда? Вот, в принципе, и все, что требовалось узнать. Не читать же профанам лекцию по технологиям металлообработки?
— Игорь, а давай выпьем?
— Давай. А за что?
— За баб!
— За баб не буду.
— Тогда вместо баб. А они пусть трезвые ходят.
Я единым духом махнул полный стакан (печень — прости!) и с идиотским смехом упал лицом в недоеденную курицу.
— Слабоват, — усмехнулся сотник и прикрикнул на появившегося «участкового»: — Ну чего вытаращился? Неси этот хлам обратно.
Обидно, недавно сам расхваливал мои произведения, а тут обзывает. Припомню еще, я злопамятный.
Но «граф» не ушел, было слышно, как он шагнул к столу и набулькал себе из кувшина.
— Игорь, а ведь это тот самый мужик, что в прошлом году группу Гамазина на ноль помножил. Его Витька узнал.
Хм… что-то не помню никаких групп и никаких Витек. Старый, наверное, стал, память подводит. Если только стычка с мародерами в Грудцино? Неужели тогда одному удалось уйти? Хреново…
— Да понятно, что он сказки про Касимов рассказывает, — отозвался сотник.
Какой проницательный, скотина. А все кивал, кивал…
— Кончать их надо обоих.
— Женя, не торопись. — В голосе Игоря явственно прозвучала насмешка. — Сначала нашему пресветлому придурку меч-кладенец откуют.
Опс… странная любовь у здешнего народа к собственному князю получается.
Сотник пьяно рассмеялся и продолжил:
— Пусть дурачок потешится новой игрушкой.
— А если…
— Граф, я умоляю… И зачем нам этот геморрой? Тебе что, плохо живется? Зачем вся эта внешняя мишура? Мишутка в бирюльки играет, а мы работаем. Или корону на башку напялить хочется? Смотри, укорочу как раз на бестолковку!
— Да надоело все!
— А вот это не тебе решать, надоело или нет! Понятно?
— Понял я. Понял, — пошел на попятную «участковый». — С этими-то что делать будем?
Послышался шум отодвигаемой скамейки — сотник прошелся по комнате, потом остановился:
— Пусть так валяются, опойки. На всякий случай поставь охрану во дворе, хотя все равно никуда не денутся. Утром поднимешь, дашь опохмелиться, и на прием к нашему клоуну. Потом — в цепи.
