Мужики же Евгения Петровича побаивались. Уж слишком он был умный и быстрый. И богатый. На богатство Петровича покушались многократно, но получали только «свинцовые таблетки от жадности» – и побольше, побольше.
Разумеется, такой образ жизни требовал независимости хотя бы в вопросах вооружения.
Крутить патроны, в общем-то, долго и муторно. Сначала нужно собрать стрелянные гильзы, проверить, нет ли стальных – они не пригодны для повторного использования, лопаются, – отмыть в кислоте, промыть дефицитной водой, обсушить. Потом – выбить капсюли, развальцевать, всыпать по мерке порох, вставить пулю, завальцевать. Повторить. Машинка была ручная, и каждое действие Евгений Петрович выполнял сам, нажимая на ручку пресса. Раз, два, три, четыре, звяк! – готовый патрончик отправляется в цинк к товарищам.
Хорошо хоть, Евгений Петрович имел почти неограниченный доступ к «запчастям» – еще несколько лет назад предпринял рискованную экскурсию в пригород Киева, Бровары, на завод «Зброяр»[3], где поживился и готовым боеприпасом, и всем оружием, которое отыскал, и целыми ящиками капсюлей, пуль и гильз, а также банками бездымного пороха.
С тех пор запасы уменьшились, но не истощились. Евгений Петрович боеприпасами почти не торговал – как раз в силу того, что на двести патронов уходило часа два драгоценного времени и километры нервов. Впрочем, он научился находить в этом даже некоторое удовольствие – род медитации, все-таки.
Мысли, не занятые доведенным до автоматизма процессом, текли плавно и причудливо, сменяя одна другую. Евгений Петрович не отслеживал логическую цепочку, знал, что именно в таком состоянии чаще всего приходят озарения. Не такие, конечно, как у его друга, изобретателя Уткина, уехавшего в солнечный и почти незараженный Крым из «грязной», фонящей столицы, но тоже вполне дельные.
Например, Евгений Петрович мельком отметил, что старшая дочь, похоже, беременна. Отцу четырех дочерей трудно не думать об этом постоянно и не подозревать всех встречных мужчин в желании покуситься на невинность дочерей. Еще он подумал, что убежище маловато и надо бы расширить место обитания. Всего тринадцать комнат и одиннадцать туалетов – куда это годится? Ну и кабинет еще, он же – склад, он же – «мужская пещера»… Вырыть, что ли, еще один этаж?
Потом в голову Евгению Петровичу пришла идея взять шестую собаку – к уже имеющимся свирепым на вид, но добрым и пушистым псам, размером с овцу каждый.
Потом Евгений Петрович затосковал по свежему воздуху, ясному небу, по солнцу и звездам, по запаху зелени. Но отправиться в дальнее путешествие хоть в тот же Крым, по слухам, населенный и чистый, мешала природная осмотрительность, несклонность к авантюрам и большая семья. Рисковать здоровьем дочерей, младшей из которых исполнилось десять, Евгений Петрович не мог.
Звякнув, упал в цинк очередной патрон.
– Пап! – в дверь просунулась младшая дочка. – Пап, там какие-то люди. Кажется, заблудились. Называются смешно – «письмоносцы». Просят помощи, они только что с поверхности, и с ними – двое разведчиков Ольшанского. Софийка вернулась!!! Живая!!!
Евгений Петрович так сильно надавил на ручку пресса, что гильза лопнула по шву.
* * *
На хуторе пана Сашко пришлось оставить матроса Воловика – колено все еще беспокоило его, а пану Сашко и его семье могла в ближайшее время понадобиться помощь сильного и смекалистого друга. Ну и кроме того, как подозревала Бандеролька, причиной такого решения стала светловолосая, высокая и улыбчивая, как тростиночка тонкая, соседка пана Сашко. Воловик сам, отводя взгляд, внес предложение остаться, и его не стали отговаривать.
Остался и Костя. Правда, для этого его пришлось обманом заманить в погреб и запереть там. Люда обещала присмотреть за непутевым мальчишкой.
Дальше нельзя было идти детям. Дальше было слишком опасно.
Шифр тоже попросил не везти его дальше – здоровье криптоаналитика внезапно дало сбой, он начал кашлять и чувствовал себя плохо. А может быть, просто положил глаз на радиопередатчик пана Сашко и надеялся довести его до ума.
Кроме того, пришлось оставить машины и всем вместе пересесть на защищенный вездеход – детище семейной паранойи пана Сашко и очумелых ручек местных умельцев. Выглядел вездеход как гибрид танка со спиленным дулом и подводной лодки, и весь был покрыт нашитыми внахлест бронеплитами. Внутри, впрочем, можно было расположиться с пусть минимальным, но комфортом, даже такой большой компанией. Два больших топчана, на которых вшестером вполне можно было спать, «биотуалет» за пластиковой загородкой (унитаз, слив в бак, слив на землю, никакого прямого контакта с внешней средой), резервуар для питьевой воды, резервуар для воды технической, шкаф для продуктов. Два ряда кресел за водителем, а рядом с ним – место штурмана. Последнее было особенно важно, потому что окон в вездеходе не было, и штурману предстояло пялиться в окуляры перископа. Обзор был хороший, потому что перископ можно было поворачивать, но водитель оставался слеп, и рулил (точнее, «рычажил», управлялась машина рычагами) по указаниям. Зато гусеницы давали надежду проскочить и бездорожье, и ямы, и болота, и даже неглубокие водоемы.
Вездеход выгнали в поле, и Телеграф в качестве водителя с Владом в качестве штурмана принялись упражняться, перепахивая целину гусеницами.
– Можно будет что-нибудь посеять, – заметила Люда.
Она руководила погрузкой продуктов, и Бандерольке приходилось сопротивляться: на запасах гостеприимного семейства можно было не только до Киева – до Северного моря доехать…
– Фильтры для очистки воды есть, – наставлял команду Сашко, – если припечет, можно и мочу фильтровать. Что рекомендую, кстати, делать. Воздух тоже очищается. Сухой, конечно, будет, поэтому гарантирую кашель и насморк у всей команды.
– А топливо, – спросил Кайсанбек Аланович, – топливо мы где найдем?
– Ну, как вам сказать… Топливо не нужно.
– То есть?!
– А в нем реактор. Маленький, но вполне ядерный.
Повисло нехорошее молчание. Даже задумчивый Игорь вынырнул из созерцания и выпучился при такой новости.
– То есть, он может рвануть? – пискнула Марика.
– Нет, жалкая вы, Марика, хотя и симпатичная личность! – Кайсанбек Аланович пришел в себя. – Не может. И не излучает. Потрясающе, Сашко, но как?!
– Секрет фирмы, – улыбнулся пан. – Я машинку берег и до ума доводил, а пользоваться – не пришлось, и, надеюсь, не придется. Поэтому забирайте. Мне для вас ничего не жалко!
В последнюю ночь Бандеролька снова услышала губную гармошку, а потом провалилась в тревожный, очень реалистичный сон.
… Она была совсем молоденькой, лет четырнадцать, не больше. Худенькой большеглазой девочкой, не листоношей, обычной. Она жила в небольшом городе, ходила в школу, гуляла с друзьями тихими вечерами ранней осенью, в тех краях – теплыми, сонными, золотисто-зелеными. Взрослые выглядели с каждым днем все более озабоченными, продукты дорожали, и многим семьям уже приходилось экономить. Взрослые спешили по своим делам, а девочка спешила на уроки, потом – на занятия живописью, потом брала большого и очень опасного для всех, кроме нее, ротвейлера, и выводила в сквер, где уже ждали приятели – одноклассники и просто знакомые со двора. Целая компашка ничего не понимающих, растерянных подростков: а папа учил меня стрелять; а моя мама в подполе припасы делает, а то на прошлой неделе в магазинах не было подсолнечного масла; моя бабушка сегодня плакала, думала, я не слышу, спрашиваю: что случилось? Война, деточка.
