Дав залп «летучек», пять ракет, гуки стали беспорядочно палить по нам из «сетов» и «калашей». С организацией у них не все гладко, поэтому после нашего ответного огня сразу испарились. Нам несказанно повезло, что нас атаковали дикие гуки, а не профессионалы: настоящие спецы разделали бы нас под орех. В итоге первый бронетранспортер лишь слегка поцарапало осколками, но броня нашего «Патриота» была основательно исклевана пулями. Вот это и называется чудесным спасением.
Неожиданно Дэн прошипел сквозь зубы:
— Смотрите, они и досюда добрались! Когда же облава массовая будет?
Я и сам уже увидел ужасную картину: бандиты уничтожили поселок. Маленький населенный пункт был почти заброшенным, но несколько десятков человек там все-таки жили, в основном старики и старухи. С них и брать-то было нечего, но отморозки их не пожалели. Вот уж воистину — нелюди!
Пулеметчик Стас, всю дорогу сидевший тихо, вдруг резко бросил:
— Все, пацаны, вы как хотите, а я к чистильщикам пойду, на следующую вылазку, а то эти сволочи скоро на улицы наши придут и всех перережут. Они уже на колонны стали нападать!
— Я с тобой, — кивнул Дэн. Он сжал руль нашего бронированного «Патриота» так, что побелели костяшки пальцев, и повернулся ко мне: — Андрей, ты с нами? К чистильщикам?
— Если вас Трошин отпустит, то без базара. Я с вами, только хрена два он казачьи отряды к чистильщикам присоединит.
— Отпустит, никуда не денется, — хмыкнул Стас. — Когда начальство узнает о том, что гуки теперь с «сетами» и «летучками» по лесу бегают, он нас первыми в добровольцы запишет. Штрафбатник чертов! С чистильщиками не пропадем, всех построим, никуда гукам от нас не деться, а потом и другие агломераты присоединим!
— Чистильщиков надо бы в смертников переименовать, — зло рассмеялся Дэн. — Там же почти все бывшие менты да чекисты. Это из нас, добровольцев, сотни формируют на бронемашины, а этим судьбой уготовано с такими, как гуки, бороться.
— Ага, — крякнул Стас, — борются они, как же. То-то мы на своей территории в засаду попали. Помните, что с отрядом Воронова стало? Где теперь его «вороны»? Как ушел, так и нет больше лидера, единственного, кто хоть что-то мог делать. Теперь мы, как крысы, сидим в своей Москве и выезжаем только для того, чтобы «кормушки» защищать!
Отряд Воронова считался самым безбашенным соединением чистильщиков, при воспоминании об этих головорезах (так их называли многие, считая отморозками) меня даже передернуло. До прихода войск столица была буквально истерзана бандитами и мародерами. Борьба с ними объединившихся отрядов народного ополчения началась, когда к власти пришли лидеры движения «Соединение». В течение нескольких недель город был очищен от бандитов. Самые упорные бои шли в Хамовниках и Замоскворечье. Об отряде Воронова по Москве ходили легенды: этот безжалостный командир спецназовцев уничтожал бандитов с особой жестокостью, даже собственные подчиненные боялись его как огня. Он лично руководил расправой над основными силами нелюдей, когда в одну ночь были ликвидированы три тысячи. Однако многие все же смогли бежать от кары вооруженного народа и отрядов новой власти. Ходили слухи, что именно бежавшие образовали основные отряды гуков.
Гуки — понятие растяжимое; так стали называть всех бандитов на территории европейской части России. Среди гуков было множество национальностей и рас, главным образом — выходцы из бывших советских республик и жители центральной части России. Рассказывали даже про автономные банды, сплошь состоявшие из негров — то ли бывших студентов, то ли каких-то нелегалов с окраин. Эти черные отряды были не хуже и не лучше других головорезов. Поговаривали, что лидеры гуков однажды смогут все-таки договориться о едином фронте, и тогда нам придется очень туго. Слухов по стране ходило много — единственно, чего не было, так это реальной силы: ни один из одиннадцати агломератов не мог возглавить все остальные, постоянные распри и внутренние конфликты не позволяли восстановить былую империю.
Мне было восемнадцать лет, когда я вступил в казачью сотню, и, скажу честно, я ни разу не пожалел о своем решении. Казачьи сотни, взявшие за прообраз старые русские иррегулярные войска, стали попыткой возрождения этого сословия. Сейчас от сходства с настоящей сотней осталось только название да небольшая шашка, висевшая у каждого рядового на боку. Не раз это холодное оружие спасало мне жизнь; я помню, как в одном из боев наша сотня, еще только сформированная, с шашками наголо бросилась на отряд гуков, засевший в одном из старых домов. От той атаки у меня остались на память две ножевые раны и простреленное из пистолета плечо. Сейчас мне двадцать один, я — один из тысяч казаков, охраняющих покой обыкновенных граждан. Нам, преемникам великого сословия, приходится постоянно защищать свою землю от бандитов и сепаратистов, три года вылазки и операции сопровождают мою жизнь. Как-то в одной из таких вылазок я впервые увидел Воронова воочию. Правда, всего лишь мельком (через небольшую бойницу я слышал, как Воронов, словно полководец перед боем, вдохновлял чистильщиков), но и с первого взгляда он производил неизгладимое впечатление. Высокий, с военной выправкой, с неизменной сигаретой в зубах, Александр Воронов был символом «Соединения». Он красовался на множестве ярких плакатов, расклеенных по всей территории исстрадавшейся Москвы. Даже у меня дома, в моей маленькой квартирке в Тушине, висит один из огромных листов. На нем изображен мужчина лет сорока, крепкого телосложения, в сером камуфляже, умные глаза строго смотрят слегка в сторону, а внизу крупными буквами: «Спасение России — в наших сердцах, объединение России — в наших руках! Александр Воронов». Плакат я снял с уличного стенда после одной из вылазок, за что меня чуть не подстрелили проходившие мимо чистильщики. Официально Москва была очищена от бандитов, но ночью то тут, то там постоянно слышался треск выстрелов. Короткие стычки и перестрелки не прекращались ни на секунду, хотя каждое утро по громкоговорителю объявлялось: «Приветствуем вас, жители Освобожденной Москвы!» Чистильщики приняли меня за отморозка. Кое-как удалось объяснить, что хочу повесить плакат дома на память.
Лидерами «Соединения» предпринимались все возможные меры по сохранению агломерата: миллионы граждан ходили на работу, но не в офисы, а на заводы и фабрики; дети учились в школах, студенты — в вузах. Правда, детям в садах говорили, что при крике «Тревога!» нужно прятаться в подвал, а студенты после пар проходили военную подготовку в казачьих корпусах. Население столицы нужно было как-то кормить, поэтому добыча пропитания для многомиллионного города стала приоритетной задачей. Тем не менее город жил, трамваи ходили по рельсам, магазины, несмотря на Кризис, работали, даже в театрах и кино постоянно был аншлаг. И пусть товары продавались по талонам, зато при полном обесценивании денег в театр и кино можно было ходить бесплатно, а главное — анархия и кровавое правление бандитов закончились. Люди хотели жить нормально. Все понимали, что после Кризиса и войны будет трудно что-то восстановить, но столичные жители пытались сохранить единство в своей среде. Московский, или Центральный, агломерат был одним из самых сильных на территории разваливающейся страны, и все-таки его сила медленно угасала: слишком большое количество набегов и диверсий совершалось против центрального региона. Во время нашествий всевозможных боевых частей и просто орд неорганизованных бандитов бои нередко придвигались к окраинам столицы. Несколько районов Москвы считались мертвой зоной, а некоторые были полностью уничтожены. Так, армия некоего генерала Мохова вообще стерла с лица земли Раменский район. Самого генерала убили во время ожесточенных боев, а его армию полностью уничтожили, но память о том нашествии была очень крепка.
