Я оглядываюсь, но прежде смутное, словно дежавю, чувство сжимает сердце. Горечь потери, какая-то странная печаль, злость, необъяснимая обида, разочарование, чувство узнавания и радость от него – все это я ощущаю какой-то невероятно короткий миг. Краем глаза замечаю, как еще больше хмурится Сергей, поджимает губы Катя, недовольно отворачивается Соня и тяжело глядит мне за спину Семен.
– Тебе бы ржать да беситься, – зло бросает он.
– Ага!
Клаус спускается с насыпи и оказывается рядом со мной.
– Что это с тобой тут случилось? – интересуется он не то весело, не то злорадно.
С непонятным мне самому жадным интересом я всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти в нем что-то, хоть что-то необычное. Да что я не видел? Каждый день имею «счастье» лицезреть эту наглую рожу. Всех уже достал своим высокомерием. Надменный и напыщенный самовлюбленный индюк.
– Все нормально, Коленька, – срывается у меня с языка помимо моей воли и к моему же собственному удивлению.
– Что? – он как-то вмиг подбирается, и из его глаз исчезает спокойная невозмутимость, надменность и превосходство, уступая место откровенной злости. Он буквально шипит, произнося следующие слова. – Повтори, как ты меня назвал?
– Я назвал тебя Коленькой, или ты не расслышал? – моя ладонь опускается вниз, на торчащую из кобуры рукоятку Беретты. Это движение не скрывается от глаз Клауса.
– Зови меня Клаусом, Оружейник, – цедит он сквозь зубы, но автомат, что висит у него на плече, остается непотревоженным. Знает, что я успею выхватить пистолет быстрее, чем он – сдернуть свой Абакан с плеча.
Я не свожу с него глаз, как и он с меня.
Я уже почти забыл, какого цвета они у него. Что за бред? Как я могу забыть, если каждый день его вижу?
Он смотрит на меня зло и настороженно, готовый, как мне кажется, ко всему. А я жду того движения, что меня спровоцирует. А он ждет меня. Так мы и стоим, уставившись друг на друга, ожидая только повода, намека на повод, чтобы начать.
Напряжение повисает в воздухе и, кажется, достаточно искры, чтобы произошел взрыв. Мир будто застыл вокруг нас. Для меня остался только Клаус, его напряженно следящие за мной глаза. Это странное хладнокровие и ледяная уверенность в собственных силах запоздалыми отголосками удивления касаются меня. Безусловно, Клауса никто не любит, но сейчас я готов к тому, чтобы без лишних раздумий выстрелить в него. Убить? Не знаю. Ранить – точно. Заставить его считаться не только со своим болезненным самолюбием, но и с мнением других – этого я сейчас хочу. Если придется стрелять в него, я ни секунды не буду колебаться – я выстрелю. Не уверен, сколько мы так простояли, меряясь взглядами, но в какой-то миг выражение его глаз неуловимо изменилось. Опасаясь, что это всего лишь уловка с его стороны, я буквально взвинчиваю собственное восприятие, уже готовясь выхватывать пистолет из кобуры. Спустя еще несколько секунд Клаус нарушает звенящую от напряжения тишину:
– Отдаю должное… Максим.
Так сразу и не могу вспомнить, когда он последний раз называл меня по имени. Клаус моргает и отводит глаза, но за миг до этого я вижу в них неуверенность и даже удивление. Его лицо покрыто испариной, и я вижу, как, оставляя на пыльной коже отчетливый след, у него со лба стекает капля пота. Мне показалось, что он хочет ее смахнуть, но он подавляет в себе это желание, не желая делать резких движений. Клаус как-то ссутуливается и отворачивается, показывая спину. Только тогда мне становится ясно, что наш безмолвный поединок окончен, и я позволяю себе вдохнуть поглубже. Вдох получается шумным и чересчур резким, и с удивлением я понимаю, что последнюю минуту не дышал.
Позволяю себе оглядеться, и первое, что вижу – взгляды друзей, скрещенные на мне. В другое время и в другом месте мое тщеславие наверняка было бы довольно теми эмоциями, что в них читаются: удивление, уважение и даже опаска, если не страх. Но не сейчас. Сейчас та небольшая и ничего незначащая победа, если ее так можно назвать, над Клаусом не приносит мне ничего, кроме раздражения. Из-за чего вообще произошла эта неуместная стычка? Я назвал его Коленькой. Откуда я взял это имя? Так мы его никогда не называли, только Любимчиком. Кто же в таком случае к нему так обращается? Кажется, я знаю, кто. Нужно только вспомнить…. Тупая боль снова стягивает мою голову огненным обручем и давит в виски, отдаваясь болезненной пульсацией по всему телу и вызывая новый приступ слабости. Отголоски смутных мыслей или воспоминаний исчезают, едва я только прекращаю попытки что-либо вспомнить.
– Макс, что с тобой опять? – поднимаю глаза на Рыжего, который обеспокоенно заглядывает мне в лицо.
– Не знаю, Сема, – отвечаю ему, – наверное, я схожу с ума.
Отмечаю, как Клаус, повернувшись, как-то странно смотрит на меня, но так ничего не сказав, снова отворачивается. Я стараюсь не показывать друзьям охватившей меня слабости, и мне даже удается выпрямиться и выпятить грудь. Надеюсь, никто не замечет моих подгибающихся ног. Перевожу дыхание, но в этот момент ко мне вплотную шагает Катя.
– Нашли время отношения выяснять, – зло бросает она, обращаясь почему-то только ко мне. – Как только вернемся, я обязательно доложу о случившемся Марине Яковлевне. Если вам так охота поубивать друг друга, делайте это после экзамена! Я не собираюсь из-за вас заново его проходить и еще целый год сидеть за партой!
Она распаляется все сильнее и сильнее, словно накручивая сама себя. Катя уже практически кричит мне в лицо, вытянув шею и крепко сжав кулаки. Глухое раздражение просыпается во мне и недовольно ворочается, но я давлю его, не давая выхода. В примирительном жесте я развожу руки, показывая открытые ладони.
– Катя, успокойся, пожалуйста, – только и успеваю вставить я, пока она переводит дыхание.
Она сразу осекается, но взгляд ее становится совсем недобрым. Она широко раскрывает глаза, в которых нет ничего, кроме откровенной злости и неуместного ожесточения. Клаус, стоящий в нескольких метрах от меня, отходит еще дальше, продолжая с ничего не выражающим лицом следить за нашей «беседой». А резкое и колючее чувство неприязни к девушке напротив, что так зло смотрит на меня и собирается дать отповедь, ропщет и пытается вырваться на волю.
– Что ты сказал? – шипит она. – Успокоиться? Я тебя сейчас успокою, идиот! Что ты о себе вообще возомнил?! Нашел время для разборок! Ты самый крутой, что ли?! Что ты тут устроил?! Если мы провалим экзамен, а мы провалим, если будут труппы, придется сдавать его через год! Понимаешь?! Через год! Сдадим его, и что хотите, то и делайте друг с другом! А сейчас будь тихим и незаметным! И не провоцируй Клауса! Иначе…
Что «иначе» она не успевает договорить. Я уже просто не в силах сдерживать рвущиеся наружу раздражение и злость. Резко и без замаха я бью ее по лицу раскрытой ладонью.
