Тимоти Зан - Зеленые и Серые

— Сбежала! — пророкотал позади низкий голос кого-то из серых.

Оттуда доносились топот ног, беспорядочные выкрики и мысленные призывы. Внезапно спаситель остановился, прижал ее плотнее к себе и начал взбираться на стену, где несколько минут назад сидели серые.

Пока он карабкался, она напряженно ждала звуков погони — беглецов неизбежно должны увидеть. Но шум суматохи, похоже, отдалялся то в глубь темноты парка, то в сторону сада и каменной лестницы. Спустя несколько мгновений спаситель добрался до вершины стены, спрыгнул и бесшумно побежал по земле, а ее подбородок опять больно начал биться о его плечо.

— Ты в порядке? — хрипло шепнул спаситель. — А, Меланта?

Только со второго раза она смогла справиться с полупарализованным горлом.

— Я нормально, — просипела она. Собственный голос казался ей незнакомым. — Кто?..

— Иона. — Тут она узнала его. — Не пытайся говорить.

Последнее слово он скорее прохрипел, чем произнес, и она впервые заметила, как тяжело он дышит. Отняв левую ладонь от руки, обхватывающей ее талию, она осторожно дотронулась пальцами до его груди. И вздрогнула, почувствовав влагу:

— Иона!

— Не пытайся говорить, — повторил он, дыша все отрывистее. — Все нормально.

Он перешел на шаг, оглядываясь по сторонам, словно выбирал направление. Спустя минуту он совсем остановился, слегка опустив ее так, что ступни коснулись земли. Она вытянула ноги, пытаясь встать самостоятельно. Но колени были еще слишком слабы, и на нее начала наваливаться ужасная усталость. Далеко позади она ощущала ужас и нарастающий гнев.

— Это… неправильно, — с трудом прошептала она. — Я должна… вернуться… я должна…

Иона наклонился и поднял Меланту, прервав ее протесты.

— Все будет хорошо, — шепнул он, снова трогаясь в путь.

Он бежал сквозь темноту, и последним, что она запомнила, погружаясь в кошмарный сон, было ощущение, как ее голова ритмично подпрыгивает у него на плече.

Пьеса в театре Миллера была одной из современных психологических драм; именно такую Роджер Уиттиер и ожидал от студенческой постановки Колумбийского университета — мрачная и вычурная, густо замешанная на глубоких социологических вывертах, без малейшего намека на сюжет. По вежливым аплодисментам, эхом, отражающимся от сцены, Роджер понял, что большинство присутствующих, как и он, находят ее посредственной.

Это значило, что Кэролайн будет в восторге.

Подавив вздох, он продолжал хлопать, стараясь преодолеть смущение оттого, что его жена была одной из полудюжины зрителей, вскочивших с мест и аплодирующих стоя. Хотя они были женаты уже четыре года, он так и не мог понять, был ли энтузиазм Кэролайн в подобных ситуациях подлинным, двигало ли ею сочувствие к неудачникам или это просто упрямый вызов мнению большинства.

Аплодисменты стихли, в зале зажегся свет. Теперь и остальные зрители встали и начали снимать пальто со спинок кресел. Роджер тоже поднялся и старался никого не задеть, натягивая и застегивая пальто. Он вытерпел пьесу, и теперь пришло время дипломатично скрыть от Кэролайн, что он на самом деле думает. Обычно чем сильнее был ее энтузиазм, тем более непроницаемой становилась стена молчания, возникавшая, если он пытался объяснить, что вещь никуда не годится.

Чей-то локоть впился ему под правую лопатку.

— Извините, — полуобернувшись, автоматически произнес он.

Его обидчик, невысокий сморщенный человек в дорогом пальто и с всклокоченными волосами, что-то проворчал и отвернулся. Роджер тоже отвернулся, пытаясь просунуть правую руку в завязавшийся узлом рукав.

«Пропади все пропадом, я-то за что извиняюсь?» — сказал он про себя.

Справившись с пальто, он обернулся посмотреть, готова ли Кэролайн.

Кэролайн не была готова. Она вообще куда-то пропала.

Он взглянул вниз, и по поверхности моря разочарования, разлившегося у него внутри, прокатилась новая волна раздражения. Жена стояла на коленях и, изогнувшись, шарила в темноте.

— Ну что опять? — спросил он.

— Мое кольцо с опалом, — послышался из-под кресла приглушенный голос Кэролайн.

Роджер отвернулся и не думая отвечать. В последнее время такое случалось постоянно. Если она не опаздывала потому, что в водогрее не хватало воды для очередного душа, значит, куда-то девались часы, или терялось кольцо, или вдруг она вспоминала, что нужно полить цветы.

Почему она никогда не может навести порядок? Господи, она ведь агент по продаже недвижимости уж на работе-то у нее все должно быть разложено по полочкам. Почему дома нельзя так же?

Кэролайн продолжала вертеть головой в поисках кольца. На минуту он задумался: может подойти и как-то помочь? Хотя… Ей лучше знать, куда оно закатилось, он только помешает.

Роджер сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, угрюмо наблюдая, как зрители покидают зал. Если она не поторопится, такси им не поймать.

Последние зрители выходили из зала, когда Кэролайн, наконец, увидела кольцо, притаившееся за передней ножкой кресла перед ее местом.

— Нашла, — объявила она, доставая капризное украшение.

Роджер промолчал.

«Сердится», — поняла Кэролайн.

У нее засосало под ложечкой — слишком знакомое ощущение. Сердит, раздражен или разочарован. Обычное состояние в последнее время. Особенно по отношению к ней.

Она осторожно поднялась на ноги, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, вызванные собственным разочарованием и раздражением.

«Я не нарочно его уронила, — мысленно сказала она мужу. — А ты даже не пытался помочь».

Бесполезно. Пьеса ему не понравилась, и он, вероятно, кипел возмущением по поводу того, что его только что толкнули. Но что бы ни происходило и чья бы на самом деле ни была вина, виноватой в конечном итоге оказывалась она. Ее медлительность, или неорганизованность, или что там его раздражало.

Когда Кэролайн взяла пальто и сумочку, он уже шел к проходу между креслами, излучая спиной нетерпение. Роджер никогда не кричал на нее — это было не в его принципах, — но обладал способностью погружаться в тягостное молчание, ранившее куда больше, чем необузданный характер ее отца.

Порой она думала, что уж лучше бы накричал. По крайней мере, тогда бы он был откровенен, а не притворялся, что все нормально.

Но это потребовало бы агрессивности. Что нереально.

И так же нереально поймать теперь такси. Его раздражение еще больше усилится, при том, что они чуть не поругались, обсуждая этот вопрос, когда собирались на спектакль.

Вздохнув, она пошла следом за маячившей впереди сердитой спиной, и взгляд ее снова затуманился от слез. Ну почему у нее всегда все не так?