Ансей присвистнул.
— Но как? Безо всего, голыми руками?
— Разум — самое острое оружие, малыш, — Шерам ловко поймал яблоко, которое ему сбросили сверху и кивнул в знак благодарности. — Как и всякое оружие, без употребления он ржавеет. Так что даже голые руки — это еще не признак поражения. Всегда остается голова.
— А второй выход?
— Второй — перебороть себя, принять условия окружающего мира, правила его игры и использовать все то, что он дает. Так живут многие из нас. Так стараюсь жить я.
Ансей думал довольно долго, иногда издавая свист разных оттенков, который заменял ему мимику. Шерам удивлялся, как быстро малыш научился понимать выражения его лица и как сложно поначалу оказалось ему, ученому с огромным опытом, привыкнуть к незнакомому способу выражения эмоций.
— Не означает ли это поражения? Отказа от достижения собственных целей?
— Подумай сам, разве только одна дорога ведет к выбранной цели? Разве так уж важно, какой именно дорогой идти?
Закрыв глаза, Шерам готов был бы поклясться, что сей диспут он ведет не со странным рукокрылым существом трех лет от роду, а со своим коллегой с солидным опытом за плечами. Малыш развивался очень быстро. По человеческим меркам — невероятно быстро.
Значит, и век его значительно короче, подумал он с грустью. Но он не станет говорить об этом Ансею, тому и так достаточно страшно. Неизвестно, снятся ли ему сны — но во сне иногда он плотнее закутывается в крылья и тихо, едва ощутимо, пищит.
Ансей полюбил бродить по пещерам. Время, вода и ветер выточили немало полускрытых пещер, гротов, расщелин — там он ощущал себя тоже в родной стихии. Но… как‑то по‑другому.
Незаметно для самого себя Ансей научился пользоваться своим звуковым радаром. Поначалу в пещерах приходилось ориентироваться по запаху (обоняние у него было также намного острее человеческого), но вскоре новое «зрение» постепенно стало доступным Ансею и он часами блуждал по пещерам, да и просто по острову, «вглядываясь» в округлые, зыбкие очертания невидимых зрению предметов и безошибочно отличая все то, что привык видеть при свете дня.
Использовать свой дар как оружие он научился случайно.
Пробираясь в особенно глубокую пещеру, он как‑то раз наткнулся на небольшую колонию огромных летучих мышей.
Гладкий в звуковом «зрении» потолок неожиданно набух удлиненными гроздьями, испустил вопль, от которого зазвенело в голове и бросился на него, шелестя тысячами крыльев и оскалившись миллионом зубов.
Ансей неожиданно ощутил то, что было давно похоронено в его памяти.
Взмахи могучих крыльев.
Кинжальная боль, пронизывающая все его существо.
Ощущение беспомощности.
Он взвизгнул, падая на пол и выставляя перед собой свой слабо светящийся в темноте нож.
Пара мышей упала замертво рядом с ним.
Трое упали, оглушенные, рядом и чуть заметно шевелили крыльями.
Остальные покинули пещеру, более не пытаясь приблизиться к нему.
Ансей долго не мог прийти в себя — его собственные силы, казавшиеся ему ничтожными, ошеломили его самого. Когда он вложил нож в ножны, то самому себе уже не казался беспомощным и бесполезным. Какая‑то стройная, но совершенно незнакомая ему музыка несколько мгновений звучала в глубине его рассудка… или ему показалось?
На свежий воздух он вышел уже совершенно другим. Взрослым. Расправив руки, он легко поднялся в воздух и спустя три минуты мягко опустился перед Шерамом, который что‑то чертил на большом куске бумаги.
Шерам долго смотрел на него, но ничего не стал спрашивать. Ансею казалось, что тот и так все понял.
День, когда Шерам оставил его одного, запомнился Ансею надолго.
Близилась осень. Здесь, посреди теплого океана, она немногим отличалась от лета и лишь чуть‑чуть — от зимы. Однако все деревья меняли либо сбрасывали листву и начавшееся буйство красок придавало острову фантастический, незабываемый вид. Шли заготовки, бывший отшельник запасал то, что невозможно будет собрать зимой, а Ансей отправлялся в облеты острова, принося то лекарственные травы, то огромные листья серебристой пальмы. Листья были необычайно долговечными, выделяли при порезе темный, быстро застывающий сок и служили прекрасным заменителем бумаге с чернилами.
Шерам день ото дня мрачнел, неохотно отрывался от своих заклинаний, медитаций и вычислений, пока в один прекрасный вечер не исчез.
…Буря неистовствовала за окнами дома и ветви стучали по крыше мокрыми лапами. Ансей проснулся поздно вечером, оглядел чердак, на котором обычно укладывался отдыхать, и понял, что остался один.
Страха не было. Было ощущение потери, неприятное, отвратительное чувство, которое невозможно было игнорировать. Бесшумно опустившись в большую комнату‑кабинет, Ансей вздрогнул, когда молния поразила какое‑то дерево совсем рядом с домом и осмотрелся.
На столе лежала стопка бумаг и «письменных листьев», аккуратно перевязанная и снабженная ремнями. Неприятное предчувствие добавилось к обуревающим Ансея переживаниям, когда он подошел поближе и склонился над стопкой.
Стопка была аккуратно перевязана водонепроницаемым пергаментным листом. Поверх бумаг лежала записка, адресованная ему лично — почерк был стремительный, спешащий, нервный.
«Ансей, малыш!
Извини, что пришлось усыпить тебя покрепче, но иначе ты бы не удержался и последовал за мной, я тебя знаю.
Не выходи из дому до рассвета, а если я не вернусь с восходом солнца, возьми эти бумаги и лети на северо‑северо‑восток. Лететь придется долго, но ты справишься. Ты сильный.
На большом острове отыщи Эльфа по имени Альденнар и передай ему эти бумаги. Он заменит тебе семью, как заменял ее я.
Запомни: ни в коем случае не подходи к руинам башни!
Живи долго, Ш.»
Тут что‑то громыхнуло совсем рядом с домом, и Ансей неожиданно понял, что Шерама уже нет среди живых. Он ушел из дома словно бы на войну: не было его дорожного посоха и лука со стрелами. Плащ и походная сумка также отсутствовали. Что же случилось?
Долгое время Ансей сидел неподвижно, закрыв крыльями лицо и горестно пищал. Он не умел плакать, не то разрыдался бы.
В разгар ночи он решил, что непременно проберется к руинам башни (не было никакого сомнения, что Шерам направился именно туда) и выяснит, что с ним стряслось.
Приседая от ослепительно‑синих разрядов молнии, Ансей выглянул во двор и удивленно присвистнул.
Не было забора, указывающего границу окружающим дом джунглям. Не было неба над головой. Могучие деревья сомкнулись стройным кольцом вокруг дома, огораживая его наглухо от остального мира, шатром своих крон запечатывая небеса.
