Разбег — отрыв — подъём.
Но и враги, и проблемы были. Поэтому, разогнав самолёт до сотни, и потянув штурвал на себя, я, глядя как из под ног, точнее из под колёс, уходит земля, замер в ожидании чего-то нехорошего, и угадал. А может накаркал. Едва поднявшись в воздух, вновь начались проблемы. Мотор снова зачихал, потом схватился на какое-то мгновение, но в итоге всё равно заглох.
Высота всего полста метров и падает, скорость сто двадцать, а впереди темнеет высокая многоэтажка. За те несколько секунд что оставались до столкновения, я успел прикинуть шансы, и осознав что их нет, даже как-то расслабился. Сесть не успеваю, свернуть тоже, выше подняться, соответственно, не могу. Оттягивая на себя штурвал, и параллельно пытаясь завести двигатель, я хоть и понимал бессмысленность своих действий, но рук не опускал, в какой-то степени надеясь на чудо.
Вот только кукурузник на чудо настроен не был. Скрипя всеми своими сочленениями, он неуклонно снижался, и, судя по траектории, врезаться планировал где-то на уровне четвертого этажа.
Верить в темнеющую громаду многоэтажки, а с ней и в смерть, не хотелось, на какое-то мгновение она даже показалась такой далёкой, но потом будто выпрыгнула навстречу, инстинктивно заставляя зажмуриться.
Секунда, вторая, третья... — по идее уже должен был быть бабах, но почему-то ничего не происходило.
Открыв глаза, я обмер.
Вокруг светло и облака.
— Что происходит? — почти сразу после чудесного перемещения в кабину ворвался Леонид, и ошалело вращая глазами, навис над приборной панелью.
— Думаю это рай. — не зная что ответить, брякнул я первое что пришло в голову.
— Рай? — зыркнув на меня как на умалишённого, он хмыкнул, деловито поправил кресло, сел в него, и нацепив гарнитуру, взялся за штурвал.
— Ну да. Рай. — подтвердил я, уже догадываясь о причинах произошедшего.
Леонид снова посмотрел как на чумного, но ничего не сказал.
По всему выходило что произошло как раз то, чего добивался Клаус, но немного с нюансами. — Твареныш, спасая нас от неминуемой гибели, перенёс самолет вместе с пассажирами в какой-то другой мир.
— Мы не разобьёмся? — внимательно изучив приборы, спросил Леонид.
— Надеюсь. — не имея возможности видеть землю, я не мог ему ничего сказать, мало ли, вдруг под нами лес, или море? Мотор как не работал, так и не работает, и в случае вынужденной посадки шансов у нам будет немногим выше чем в городе.
Но неведение продолжалось недолго. Мы снижались, облака редели, и вскоре внизу отчётливо промелькнула земля.
Я никогда не летал вслепую самостоятельно, только на месте второго пилота. Но сейчас нисколько не паниковал. Может быть от того что уже хватало опыта, а может на радостях что удалось избежать смерти.
— Бинокль спёрли... Вот уроды!.. — пошарив в ящике со своей стороны, выругался Леонид.
Наверняка кроме бинокля унесли ещё много чего, но в данный момент меня это мало заботило. Самолёт неуклонно снижался, и всё внимание я сосредоточил на предстоящей посадке.
Это только сверху кажется что степь везде одинаково ровная. Но стоит присмотреться, как замечаешь камни, сурчиные норы, огромные муравейники, и узкие, но глубокие промоины, из-за которых можно легко подломить шасси, со всеми вытекающими.
Чуть правее, в паре километров, что-то темнеет, возможно заросшая кустарником река, или озеро, сверху не видел, облака мешали, а сейчас угол не тот, не разглядишь толком.
Мы снижались, скорость падала вместе с высотой, и вот настал момент, когда, коснувшись колесами земли, кукурузник, поднимая тучу пыли, весело запрыгал по длинному, пологому склону.
****
— Покурить бы... — мечтательно протянул Леонид, нарушая наступившую тишину.
— А я есть хочу... — моего рюкзака нигде не было, а значит наш сухпай ушёл вместе с биноклем и остальными ништяками, и это была проблема. Судя по тому что пока садились, я не заметил никакого зверья, здесь нет привычного уже изобилия, и прокормиться будет не так просто. Разве что как вьетнамцы, кузнечиков пожарить...
— Как думаешь, сможет он нас обратно вернуть?
— Так спроси. — обернувшись, я посмотрел на твареныша, который, по обыкновению, беззаботно дрых. Не знаю что с ним сделал Клаус, но видок у него был тот ещё. Мало того что весь пораненный, — но это скорее последствия обстрела, так за это время он ещё и худнул сильно, — как минимум килограмм на тридцать, и даже спящим выглядел слегка костляво.
Но спрашивать Леонид не стал, а вместо этого задумчиво потер подбородок, и перейдя в салон, чем-то загремел.
Я же пока оставался в кресле, соображая что делать дальше.
Прямой опасности больше нет, но будущее видится весьма смутно, и вопросов, — как впрочем и всегда, более чем достаточно. Перечислять можно долго, но есть один, самый главный, ответ на который хотелось бы получить прямо сейчас — сможем ли мы вернуться обратно?
Мысли о семье, точнее о том что могу их никогда больше не увидеть, я душил в зародыше, не давая себе повода для отчаяния. Как бы оно не повернулось дальше, но всегда нужно надеяться на лучшее.
— Здесь тушёнка! — «приземлил» меня Леонид, и чтобы было совсем наглядно, затащил в кабину открытый ящик, тут же сунув его мне под нос.
— Орский мясокомбинат! Гостовская! Сорок банок! — Довольно ухмылялся он.
Ну вот, нет худа без добра, теперь нам не надо бегать за ящерицами и ловить кузнечиков, если найдем воду, сорок дней точно протянем.
Воодушевленные находкой, мы прошлись по всем нашим нычкам, но, кроме ящика тушенки, — которую, скорее всего, оставили тем кто должен был сторожить нашего «ястреба», и пятилитровой бутыли с водой, в самолёте совершенно ничего не осталось. Не то что оружия, это само собой, наипервейший трофей, у нас теперь не было даже инструментов, пропало всё что так долго и тщательно копил дядя Саша. Отвёртка только нашлась, она вместо замка дверку встроенного шкафчика держала.
Но больше всего мне было жаль револьвер. Каждый раз запихивая его в укромное, как мне казалось, место, я думал что придёт день когда моя предусмотрительность поможет мне, но этот день всё не приходил, а теперь уже и не придёт никогда.
А ведь без оружия совсем невесело. Я вообще настолько привык к тому что под рукой всегда
