Мужчины же, ничего не замечали. Для них Ткачёв ничуть не изменился, по горло занятый подготовкой к защите диплома и изматывающими тренировками в спортивном зале. Для мужчин он оставался прежним, хотя это было не совсем так.
Всё началось на третьем курсе.
— Сила духа удесятеряет силу тела! — твердил им сенсей, заставляя вкладывать в удары что-то неведомое и нематериальное, что нельзя ни пощупать, ни попробовать, и чему почти невозможно научиться. Он снова и снова демонстрировал страшные, нечеловеческие удары, от которых, казалось, должна была в первую очередь разлететься рука, а не преграда, гораздо более прочная и твердая, чем человеческая плоть, но неожиданно рассыпавшаяся под ударом железного кулака. Да, сенсей не зря стажировался в Японии, носил черный пояс и имел высокий дан! Ученикам было до него, как саженцу до взрослого дерева. И хорошо, если встретится щедрая почва и умелый уход, а то зачахнешь тоненьким прутиком, так и не поднявшись высоко от земли.
А Глеб хотел подняться как можно выше, хотя бы приблизиться к сенсею, но не было у него той тайной силы, которой владел учитель. Будь то удар или защита. Того ведь хоть палкой бей, даже следов на теле не остаётся. А без этого куда? Вот и начал он на третьем курсе заниматься аутогенными тренировками и йогой. Настойчиво и упорно, по несколько часов в день…
Не попадись ему в конце восемьдесят девятого книга американского биолога Лайэлла Уотсона, глядишь, многое в его жизни сложилось бы по другому. Но он купил ее за довольно крутую по тем временам цену — восемь рублей, не подозревая, что из чистого любопытства дал толчок цепочке полумистических, но вполне реальных событий.
Написанная Уотсоном книга о жизни и смерти, могла поразить любого: Что не стареет на Земле? Был ли у человека третий глаз? Зачем покойнику скрещивают руки? Где размещается душа? Нужно ли видеть сны?
Десятки, сотни вопросов, на которые Уотсон давал ответы. Ткач даже с месяц не ел яиц, вычитав, что яйца перед смертью, когда их бросают в кипяток, «кричат» и падают в «обморок». Но была в этой книге глава, которая просто требовала попытаться сделать то, что без соответствующей подготовки не получилось у американского исследователя, хотя многие люди вполне успешно проделывали это с незапамятных времен.
Глеб и сейчас, два года спустя, помнил свой первый опыт. На улице стоял апрель, было тепло, и вовсю зеленела трава. Он не чувствовал себя ослабевшим, хотя месяц сидел на овощной диете и ограничивался в пище. Денёк выдался как по заказу: ласково светило солнышко, на небе ни тучки, воздух прозрачный — за сто верст видно, и жить хочется — аж не могу! Весна! Что там говорить!
Мать с отцом ушли на работу, сестренка накрасилась, как на конкурс красоты (это в восьмом то классе?!) и потопала в школу, весело стрельнув напоследок глазами. Утро начиналось как обычно.
Глеб сделал зарядку, принял душ, достал на завтрак из холодильника пару яблок, купленных с вечера на рынке, выпил чашку несладкого чая и сел писать записку родителям:
«Не пугайтесь! Я не умер! Это психологический опыт.
Тело моё не трогайте и никого к нему не подпускайте!
Глеб».
Когда он поставил после своего имени точку, ему стало вдруг страшновато. «Может позвать кого-нибудь на всякий случай? — мелькнула у него мысль. — Хотя нет, не надо». — Слишком долго всё объяснять придется, — сказал он вслух, успокаивая звуком голоса сам себя. Но страх не унимался, заставляя холодеть в груди и тревожно сжиматься сердце, а лихорадочное волнение всё нарастало, переходя в еле заметную внутреннюю дрожь.
«Я спокоен, спокоен, спокоен. Чувствую себя хорошо», — произнес он мысленно команду самовнушения, снимая страх. «Думаю об астральном полёте спокойно. Думаю об астральном полёте спокойно. Думаю об астральном полёте спокойно. Мне интересно летать», — настроил он себя на эксперимент.
Ощутив прилив настроения, положил записку на подушку и пошёл на кухню. Набрал высокую кастрюлю теплой воды, долго манипулируя с кранами, чтобы подобрать нужную температуру, близкую к температуре тела, а затем отнёс кастрюлю в спальню, поставив на пол возле кровати. Устроившись поверх покрывала на самом краю постели, Глеб положил рядом с собой записку, чуть раздвинул ноги, поскольку в книге категорически запрещалось скрещивать конечности, и опустил левую руку в воду.
Его лёгкие привычно сделали расслабляющий, неглубокий вдох-выдох, и сознание заученно отключилось от всего происходящего вокруг. После короткой паузы он мысленно помолчал, сосредотачивая внимание на чувстве покоя и, после очередного вдоха-выдоха, в голове привычно пронеслось: «Я спокоен, спокоен, спокоен… Мои мышцы расслаблены, тяжелые, тёплые… Мои мышцы расслаблены, тяжелые, теплые…» — мысленно прокрутил он установочную фразу только дважды, зная, что после третьей команды на него нападает сонливость. Тело стало совершенно расслабленным и невесомым. Глеб вошёл в состояние медитации. Он представил себя взбирающимся вверх по крутой лестнице, уходившей концом в бездонную синеву неба, которая делалась всё прозрачней и прозрачней, но всё равно оставалась синевой, как он не стремился вырваться из её спокойных ровных объятий, заполнивших всё кругом. Только лестница и безбрежная синева: снизу, сверху и со всех сторон. А руки неторопливо перебирают перекладины: раз-два, раз-два, раз-два-три. Медленно и плавно, словно потешаясь над наивностью этого человечка, осмелившегося взбираться в бесконечность. Они не устанут, нет, эти руки! Просто человечку не хватит и жизни пересчитать все ступеньки этой лестницы, ведущей в никуда.
И человечек, кажется, это понял.
Он представил себя лёгким облачком пара, всё быстрее и быстрее несущимся невесомо вверх. Одна ступенька, вторая, третья. Вот они уже замелькали — не сосчитать. А скорость всё нарастает и нарастает. Уже не лестница, а сплошная бегущая лента с двумя черными полосами по краям и чуть размытой серединой. И это облачко уже несётся как экспресс: У — У - У — У! А синева уже не беспредельна. Она суживается, суживается, как горло кувшина и впереди уже маячит выход, неясным, светлым пятном.
— Это конец, конец, конец! А — А - А — А! — ликует человечек, врываясь в вожделенное небытие.
— Ткачёв, не мечтай! — одернул задумавшегося сержанта командир группы Козырев. Старлей был чуть низковат для спецназовца, но жилист и обладал звериной силой. Он нажал на кнопку пульта и на экране появился очередной слайд.
— Авиабаза Райт-Паттерсон, штат Огайо, — пояснил он. — Основная взлетно-посадочная полоса: длина — 3900 метров, ширина — 90 метров. Имеется четыре ВПП меньших размеров, а также…, - потянулся Козырев указкой к экрану, — сеть рулёжных дорожек, групповые и одиночные стоянки самолётов…, ангары…, склады…, - сделал он продолжительную паузу, привлекая внимание, — боеприпасов… вооружений… ГСМ. Помимо этого имеются технические и административно-служебные здания, для нас особого интереса не представляющие, за исключением: штаба…, пункта управления полетами… и мест размещения личного состава. На аэродроме могут базироваться: самолёты стратегической авиации, — ткнул он указкой в одиночную стоянку, где распластал свои огромные крылья ядерный бомбардировщик Б-52, - и другие типы самолётов.
