сказывала, что такие станции, построенные, а потом по какой-то
причине заброшенные, назывались станциями_призраками. Ню-
та большинство надписей выучила уже наизусть, по ним иногда
на станции учили читать детей. На одной стене было крупно на-
писано «Спартак — чемпион» и нарисован гибрид человека и ги-
гантской летучей мыши. Сбоку наискосок шла надпись «Наути-
лус навсегда». На другой стене часто попадалось изображение од-
ной и той же темноволосой девочки с раскосыми черными
глазами и стильной челкой. Из надписей можно было узнать, что
Машка — дура, что анимэ спасет мир, что здесь был какой-то Же-
ня и что Саша любит Лену. И чуть пониже, в самом углу, была
еще одна надпись. Нюта так часто перечитывала ее, что теперь не
было нужды смотреть — надпись будто намертво впечаталась в
память.
«Никто не выйдет отсюда живым».
Кто это написал, когда? Сразу после Катастрофы, когда люди,
запертые под землей, начали осознавать масштабы бедствия?
И поняли, что отныне на поверхности им жить не суждено?
Вместо неба над головой — серый потолок. Тусклый свет — от
нескольких лампочек. Впрочем, Нюта никогда не видела неба, ей
не с чем было сравнивать.
Люди вокруг были заняты привычными делами. Женщины,
старики и подростки рыхлили землю на небольших плантациях
шампиньонов, находившихся недалеко от станции в ответвлении-
ях туннелей. Кто-то из них задавал корм сидевшим в клетке кры-
сам. Их, увы, тоже нужно было чем-то кормить до тех пор, пока
они сами не отправлялись в суп. Несколько вооруженных муж-
чин обходили установленные в туннелях крысоловки. Как обыч-
но, ждали с нетерпением возвращения сталкеров с поверхности,
гадали — вернутся ли они в полном составе, и если да, то прине-
сут ли что-нибудь съестное, или им опять не повезет. Повариха
помешивала в большом алюминиевом котле — на обед снова был
суп из шампиньонов, куда для навара кинули несколько крыси-
ных тушек.
Врач Николай Федорович перебирал немногочисленные ин-
струменты, разложенные на тряпице, которую он условно счи-
тал чистой. На самом деле его куда больше интересовал запах из
котла.
Все знали, что на врача особо рассчитывать не приходится.
Николай Федорович был противником хирургического вмеша-
тельства. Он объяснял, что предпочитает гомеопатию, хотя мно-
гие подозревали, что на самом деле он просто не умеет опериро-
вать. Зато у него сохранился допотопный прибор для измерения
давления, и лечение он всегда начинал с этой процедуры. Ле-
карств у него все равно почти не было, в основном от головной
боли и от поноса, и то просроченные. Зато он считался непре-
взойденным диагностом. Считалось, что он безошибочно может
установить, от чего умер больной.
Мимо прошел Верховный в сопровождении двух охранников,
одетых в черное. Был он, как всегда, в плащ-палатке, которая на
нем смотрелась как тога. Милостиво улыбнулся Зое. Нахмурил-
ся, взглянув на Нюту. Крысю даже не удостоил взглядом.
Зоя шла и чувствовала, как снова наливается бессильным гне-
вом. Эти две девчонки такие хорошенькие. Особенно Нюта. Ког-
да ее нашли в туннеле, это был худенький заморыш, и Зоя вози-
лась с ней, поила отварами — у Нюты еще долго болел живот. Ни-
кто не ожидал, что к восемнадцати она выровняется в светлово-
лосую красавицу, по-прежнему ненормально худую, но с громад-
ными голубыми глазищами.
«Зачем все это, — тоскливо думала Зоя, — зачем я так возилась
с ней, выхаживала. Пройдет меньше месяца — и ее не станет. Нет,
я пойду сейчас, я скажу ему, что так дальше продолжаться не мо-
жет. Верховный, мать его так! Кому Верховный, а кому просто
Юрка. И кто, кроме меня, может сказать ему правду в лицо. Вот
сейчас и пойду — только глотну чуть-чуть для храбрости».
Она знала, что никуда она не пойдет. Упущено было то время,
когда он еще подпускал ее к себе, когда до него еще можно было
достучаться.
Оказавшись в своей ветхой маленькой палатке, она нашарила
заветную пластиковую бутылочку, глотнула из нее и вскоре за-
снула тяжелым, беспокойным сном.
Девушки, сидя в своей палатке, тихонько разговаривали.
— Послушай, а откуда она знает, как все будет? — спрашивала
Крыся.
— Да ведь она наверху жила до Катастрофы — как же ей не
знать.
— Я не про Солнце. Я про напиток. Откуда она знает, что мы
будем видеть красивые сны?
— А-а, — махнула рукой Нюта, — так она этот напиток сама
чуть ли не каждый день хлещет, я видела. Это нам с тобой его
просто так никто не даст, а она — другое дело. По-моему, Верхов-
ный ее даже побаивается. А ты разве не догадывалась?
— Но говорят, что если его часто пить, потом становишься сла-
боумным. Помнишь охранника Гришу? Он же перед смертью
совсем свихнулся.
— Он не от этого свихнулся. Баба Зоя сказала, что его совесть
замучила. Еще бы — стольких наверх проводил. Помнишь, он си-
дел, все будто руками от кого-то отмахивался, а потом что-то
стряхивал с себя. Она подошла, посмотрела и говорит: «Все, до-
прыгался, упырь. Мальчики кровавые в глазах!» И через пару
дней его мертвым нашли. Сказали — сердечный приступ.
— При чем здесь кровавые мальчики, если в жертву приносят
только девушек?
— Не знаю. Баба Зоя часто всякие непонятные вещи говорит.
Их удивляло, что эта женщина, так сердечно к ним относивша-
яся, в то же время не выражает никаких сомнений — по крайней
мере, вслух — в установившемся на станции чудовищном обычае.
Более того — она его как будто поддерживала. Они не понимали,
как все это уживалось в ней. Нюта видела, как, провожая на
смерть девушек, она рисовала в воздухе странные знаки, словно
обереги, и что-то бормотала вслед — то ли молитву, то ли закли-
нание. Это вызывало страшное недовольство Верховного, а кто-
то из охранников однажды прикрикнул: «Опять ложным богам
молишься, старая ведьма!»
При этом она словно бы с умилением рассказывала им про сам
обряд. Накануне устраивался большой праздник на станции, на-
рядных девушек чествовали, словно принцесс. Веселились чуть
ли не до утра. Потом давали им специальное питье, приносящее
красивые сны, и вели на поверхность. Своего выхода у станции не
