Лавка жалобно скрипнула – на нее опустился тот самый рыжий увалень, которого Зил не нарочно толкнул и который не брезговал плотью животных. Увалень снял с плеча сплетенную из прочных трав сумку, в которой можно было уместить пару мешков картошки. Он уже забыл о столкновении с Зилом – его щекастое лицо растягивала добродушная улыбка.
– Я рядом, брат, – поприветствовал он лешего.
– Мы вместе, – кивнул Зил.
– Меня Трастом кличут, – рыжий протянул ладонь-лопату.
– А меня… – начал было Зил, но не закончил, потому что Траст уже вовсю знакомился с соседями, братьями-близнецами. Судя по цветастым нарядам, те прибыли с юга. Одному брату здоровяк сжал лапищей руку так, что у бедолаги лицо побагровело, а второго хлопком по плечу едва не сшиб с лавки.
– После Праздника, когда пройду испытание, – все еще сжимая руку южанина, заявил рыжий, – я отправлюсь к Родду. Это колдун такой. Он все-все знает. Я спрошу у него, как жить дальше, чем заняться: вернуться домой и пасти свиней или же наняться в легион?
Зил едва не фыркнул: этот напыщенный болван настолько глуп, что считает, будто его с распростертыми объятьями примут в легионеры!
Точно тетерев на току, Траст продолжал услаждать слух окружающих своими планами на будущее:
– Или попроситься в услужение к князю? Буду в замке – как сыр в масле! Столько возможностей! Сам я вот никак не могу выбрать. А Родд все обо всех знает, всеми судьбами ведает… И вообще, друзья, скажу вам по секрету: я – ментал, у меня есть дар!
– Это какой же у тебя дар? – не выдержав, прищурился Зил и с головы до ног окинул здоровяка оценивающим взглядом. – Умеешь коз доить?
– Я знаю: дар у меня есть, я чувствую, – Траст приложил лапищу к груди, показывая, чем именно он чувствует. – И дар мой особенный, редкий. Только пока не знаю, какой.
Надо же – дар у него! Поразительная самоуверенность. Проучить бы рыжего за это… Зил заметил на груди Траста кулон из высушенного желудя, внутри которого сидела блоха. Северяне так развлекаются: ловят насекомое, обитающее на теле избранницы, и суют в такой вот сосуд с множеством мелких отверстий, через которые блоха кусает нового хозяина до крови и тем живет.
– Это у тебя там клоп? – Зил притворился, что не знает о странной традиции. – Или муравей?
Трасту польстило внимание лешего. Оставив в покое слегка помятых близнецов, он гордо надулся и задрал подбородок, из которого произрастали редкие рыжие волосины:
– Блоху, что в кулоне, я словил на груди моей прекрасной возлюбленной, с которой я повенчан еще до рождения. После ночи страсти взял добычу. А у тебя, братец ушастый, ничего такого нет? Ты небось и не целовался никогда, верно? – круглое лицо Траста расплылось в ухмылке, отчего веснушки на нем слились в одно сплошное пятно.
Потирая ушибленное и отдавленное, близнецы прекратили стонать и замерли, ожидая ответа молодого лешего.
И Зил, само собой, не мог их разочаровать.
Ведь рыжий напрасно помянул его уши.
– Да уж куда мне, – леший смиренно склонил голову, поросшую короткими русыми волосами, сбритыми на висках и затылке. – Это же такая честь – быть женихом той, которая еще не родилась… И раз на твоей возлюбленной живут кусачие насекомые, то никакая она не красавица, а такое же грязное чудище, как ты!
Быть может, он перестарался, подшучивая над Трастом, но уж больно неряшливо тот выглядел и корчил из себя непонятно кого. Без шуток, здоровяк крайне невнимательно следил за своей одеждой: на штанах его тут и там виднелись пожухлые и вовсе отмершие латки, а куртка вообще выглядела так, будто ее не кормили пару недель.
Траст сжал кулаки-арбузы:
– Да я тебя!..
На трибунах вдруг стало тихо-тихо.
Рвавшиеся с поводков волчарки разом поумерили пыл и заткнули пасти, а ратники прикипели взглядами к центральному выходу на Арену.
Зил почувствовал, как напряглись соискатели вокруг, а Траст вмиг позабыл, что собрался проучить острого на язык соседа. У всех будто сперло дыхание. Трибуны источали волны страха и ненависти, ведь на Арену, ту ее часть, что присыпана толстым слоем песка с опилками, ратники вывели связанную лианами, хорошенько избитую, но все еще непокорную тварь.
Тяжело задышав, Зил подался вперед.
Да это ж полукровка, чтоб его! На Арену вывели тайгера!
Судя по седым проплешинам на большой голове, тайгер достиг уже того возраста, когда следует нянчить внуков, давно позабыв о вылазках в земли чистокровных. Все его тело, несмотря на почтенные годы бугристое от мышц, покрывал густой мех – полосатый, рыже-черный. В такой шубе даже лютая зима не страшна, потому-то всей одежды на тайгере была одна набедренная повязка по колени с множеством карманов… Разглядывая пленного, Зил зябко повел плечами.
Тем, кто взял полукровку живым, пришлось изрядно попотеть, ведь тайгеры – превосходные рукопашники: в схватке они одинаково ловко орудуют всеми четырьмя конечностями и не брезгуют использовать клыки и хвост, на конце которого есть короткий прочный шип, к тому же ядовитый. Попав в безвыходное положение, этим шипом полосатые полукровки протыкают себе сонную артерию. Так что в плен котята – так называют тайгеров старые воины – попадают крайне редко.
На груди у тайгера среди меха что-то блеснуло, заставив Зила чуть зажмуриться.
Вслед за полукровкой на Арену внесли два сбитых накрест бруса. Ратники пристроили тайгера к брусьям и колючей лианой примотали его верхние лапы к горизонтальной перекладине, а нижние – к вертикальной. Полосатый мех, и так схваченный коростой свернувшейся крови, тут же обагрился. «Надо же, – злорадно подумал леший, – у полукровок кровь такого же цвета, как у людей». Рыжий здоровяк рядом довольно осклабился и разве что в ладоши не захлопал.
Крест подняли и закрепили с помощью растяжек и крючьев, вбитых в насыпь Арены.
При виде тайгера, извивавшегося от боли, трибуны разразились радостными криками. И на этот раз Зил не притворялся, стараясь быть как все, а был таковым по велению сердца. Он искренне ненавидел распятую тварь. Он желал ей лютой смерти после долгих мук.
Полукровка замер. Тяжелый взгляд его немигающих кошачьих глаз уперся в трибуны. У многих сразу в горле запершило. Иначе с чего бы крики разом поутихли, и люди потянулись за бурдюками и тыквенными флягами, чтобы промочить глотки брагой и вином?..
В наступившей тишине пронзительно взвыли дудки, и залязгал металл древних инструментов, возвещая о прибытии князя в окружении личной охраны. Как и все, Зил почтительно склонил голову. Иначе не только кнутом вдоль хребта получил бы, но и лишился головы. Терпеливо дождавшись, пока прекратится какофония, которую в Мосе считают торжественной музыкой, леший взглянул на молодого князя, проследовавшего в свою ложу. Та располагалась как раз напротив загона для соискателей.
