Простояв десять минут перед зеркалом с задумчивым выражением лица и телефонной трубкой в руках, я наконец принял мудрое решение: протормозить до вечера, а вечером решить.
За «звезду Полынь» агитировала моя жадность. Всех денег, конечно, не заработаешь. Но это не значит, что к этому не надо стремиться!
Короче, наплевав на рассуждения и начисто позабыв про Синоптика, я нырнул под душ.
Этот самый душ, кстати, стоил мне очень много денег. Особенно же фильтры к нему, которые Хуарес каждый месяц возит для меня из самого Красноармейска (а без фильтров воду из нашего артезиана для душа использовать нельзя, только для смыва). Стоя под теплыми, упругими струйками воды, я чувствовал себя если и не счастливым, то почти счастливым.
А почему бы и нет?
Я вернулся. Я добыл артефакты. Я здоров. И у меня есть женщина по имени Мариша. В моем доме тепло и чисто, в холодильнике меня ожидает форель (я поджарю ее на гриле с индийскими специями), а на десерт запланирован мой любимый торт «Вечерний Киев».
Сейчас я отодвину шторку с зелеными дельфинами-эквилибристами, ступлю на массажный коврик, вытрусь и выйду в гостиную. Включу музыку. Налью себе «Ессентуки», полный бокал, с кусающими язык и щеки пузырьками. И посижу так минут десять в кресле-качалке, совершенно голый, не закутываясь даже в плед, среди своих уютных владений, размышляя о том, чего бы мне еще такого захотеть…
Размышляя так, я уселся на пол ванной, как бы невзначай прислонился к стене и… заснул.
Reise, reise, Seemann, reise!
«Reise, reise», Rammstein
Когда я проснулся, на часах было уже шесть пятнадцать.
Екалэмэнэ!
Это означало, что никакой форели я поджарить не успею, если, конечно, желаю продемонстрировать Хуаресу точность, которая вежливость королей.
Шустро растирая хаер полотенцем (а у меня длинный хаер, если кто не в курсе), я запустил кофе-машину и, не бросая первого занятия, пальцами правой ноги выдвинул нижний ящик комода, где хранился мой могучий фен, а затем и средний ящик комода, где лежал утюг. Да-да, мне предстояло погладить клетчатую ковбойку, а гладить я со времен универской общаги ненавижу.
Пока я предавался этим трогательным житейским попечениям, на улице пошел косой серый дождь. Кто и зачем придумал эту осень? Растолкуйте мне кто-нибудь.
Кофе оказался несладким (в кофе-машине кончился сахар).
Ковбойку пришлось заменить свитером. Даже от идеи по-быстренькому съесть с кофе масляно-безешный клин «Вечернего Киева» пришлось отказаться, время поджимало, а бриться меж тем было необходимо.
Однако ровно в семь — как и договаривались — я сидел за своим любимым столиком возле окна, глядящего на автостоянку, с бокалом пшеничного пива в левой руке и с кожаной книжицей меню в правой.
Я был голоден, как десять самых отъявленных псов Зоны.
Я знал: перед тем, как вынести Черный Пакет (почему деньги так любят носить в этих самых черных пакетах для мусора?), Хуарес захочет пропустить со мной стаканчик-другой, затоптать чего-нибудь питательного и поговорить о том о сем. Хуарес называет это «покалякать».
Мы со скупщиком хабара Хуаресом добрые друзья. Ведь он один из немногих в окрестностях Зоны, кто помнит меня молодым романтическим балбесом с претенциозной кличкой Сэнсэй.
Ну а я, соответственно, один из немногих счастливчиков, которые помнят его веснушчатым очкариком, окончившим три курса консерватории по классу скрипки…
В двадцать Хуарес сбежал от родителей — а заодно из консерватории и от молодой жены (все это добро находилось в стольном граде Киеве) — и устроился работать диджеем на одной из модных дискотек в Чернобыле-12.
Тонкий он был, вертлявый, смешливый… чуть что, смеется, остановиться не может! Это, наверное, из-за травки, которую он в те дни курил, как иные курят сигареты. И одевался Хуарес всегда этак стильно, с вызовом, в яркое, узкое, блестящее. Иные даже судачили, а не гей ли наш Хуарес…
Нет, Хуарес был не гей, ответственно заявляю. И симпатичные девчонки вокруг него вились целыми стаями! Мы даже познакомились на этой почве. Фактически я подбирал за Хуаресом девочек, на которых у Хуареса банально не хватало рук, языка и прочего…
Я помню Хуареса красившим волосы в цвет «платиновый блонд». Я помню, он носил кольца и серебряный браслет…
Потом Хуарес решил ходить в Зону простым сталкером — денег больше, да и разнообразие. Но быстро это дело бросил. И правильно. Координация движений у него так себе была (я думаю, из-за таблеток), труслив он был как баба, трепался без умолку, а на каждом привале в зеркало на себя смотрел — не попал ли какой-нибудь жгучий пух ему на волосы и не подпортила ли какая другая дрянь чувствительной кожи его красивого лица. Тот еще герой, да.
В общем, на того, давнего Хуареса этот, сегодняшний Хуарес, лысый, упитанный и угрюмый, с бородавкой на толстом носу, был похож, как свинья на коня.
Девчонки за ним больше не вьются. Наверное, поэтому он и держит в официантках целую банду шлюх — Анжел, Илон и Ленок — для поддержания былого статус-кво.
Я посмотрел на часы. На часах было семь пятнадцать. А Хуарес все не шел.
Обернувшись к барной стойке, я поймал озабоченный взгляд Любомира, бесстрастно цедившего пивцо в детские трехсотграммовые бокалы для группы заплутавших туристов из Польши. Мой взгляд вопрошал: «Ну и? Где твой босс?» Любомир сделал недоумевающее лицо. Мол, сам в непонятках.
А Хуареса все не было…
Когда я уже решился сделать заказ в одиночестве и принялся листать меню, за мой столик ровно напротив меня — на то место, которое предназначалось Хуаресу, — плюхнулся человек, о котором лучше всего было бы сказать при помощи детективного клише «некто в штатском».
— Место занято, — проворчал я, не отрываясь от цветных картинок меню.
— Господин Комбат? — вкрадчивым ровным тоном спросил некто в штатском.
Я поднял на него свои равнодушные глаза.
Серый пиджак. Розовый галстук. Выглаженная белая рубашка. Волосы с проседью пострижены. Разобраны на правый пробор. Да еще и уложены гелем! Обрамляют бесцветное лицо с серыми без выражения глазами садиста.
«Крутой пацан», — подумал я, пока мои губы, искривляясь в вымученно-вежливой улыбке, спрашивали:
— Чем могу служить?
— Господин Хуарес сегодня не сможет с вами повидаться.
— Какого хе… то есть я хотел сказать, по какой причине? — Я решил, что с этим, в галстуке, нужно быть поделикатнее.
— Причину я открывать не уполномочен. Но господин Хуарес… сильно занят, — ответил некто в штатском, пристально глядя на меня.
