Хотя я категорически не одобрял любое проявление безделья со стороны членов общины в светлое время суток и всячески пресекал его, существовало два исключения. Вернее одно. Нельзя же на самом деле думать, что когда я часами сижу в центре стойбища на своем троне и попиваю чаек, размышляя о бренности бытия, я ничего не делаю. Нет ничего более ответственного и утомительного, нежели беспокоиться о благе своих сограждан. Эту мысль я усвоил еще из той, прежней жизни, когда по молодости подвизался на поприще политики. А потом развил ее и адаптировал к реалиям своей институтской должности завлаба. Хоть коллектив лаборатории и состоял всего-то из семи человек, но каждый из них требовал участия и заботы. Еще те затейники. Глаз да глаз за ними нужен был.
Вот этот опыт я и перенес на работу с вверенным мне коллективом в новых исторических условиях.
Так что с полным основанием можно утверждать, что в племени числился только один официальный бездельник. Абдула. И то исключительно в период продолжительностью от силы часа два.
Конечно, можно было бы и эти два часа использовать на общественно полезный труд. Но уж больно успокаивающе, я бы сказал умиротворенно, действовал на меня вид Абдулы медленно погружающегося в нирвану. Так что, если быть до конца откровенным, я не об комфорте этого доисторического сержанта Петренко беспокоился, а формировал свое личное уютное жизненное пространство, включающее гвалт и суету повседневной племенной жизни, услужливую Любаву и отрешенного от бренности бытия Абдулу. Временами в голове мелькала предательская мысль, что мне все это определенно нравится. И может быть не стоит суетится и рвать жилы в попытке как можно быстрее построить общество, символом которого можно с уверенностью назвать выхлопную трубу. А просто расслабится и получать удовольствие. Ляпота. Впрочем отсутствие пива и чипсов, а так же, предположительно, злобные ухмылки инопланетян, расстреливающих Землю из плазменных пушек, на корню душили эти пораженческие настроения.
Несмотря на то, что «наши» еще до Америки не добрались, вредная привычка в виде табакокурения силами моих коллег погруженцев проникла и сюда. Правда в связи с отсутствием оригинального табака сортов Virginiaили Burley, последний был заменен эндемическим суррогатом.
И я не на секунду не удивился, когда обнаружил, что в качестве лучшей замены заморскому зелью была признана конопля обыкновенная. Произрастающая в округе в неограниченных количествах. Решив не заморачиваться еще и борьбой с наркоманией, тем более что подобная слабость не получила широкого распространения, зацепив в свои сети самого Абдулу, как нарика по убеждению, Ахмета — в соответствии с занимаемой должностью шамана, да Юрку с Жекой — под настроение, я махнул на это рукой. Держа в уме тот факт, что трава не только средство для расширения сознания, но и прекрасный материал для производства домотканой одежды и корабельных канатов. Но это на потом, когда океанские шлюпы станем на воду спускать.
Так вот, Абдула раскурил свою составную трубку, сделанную с невероятным изяществом из полых костей какой-то птицы, по-моему дрофы. И это с помощью всего-то каменных инструментов. А потом в ожидании коллективного завтрака погрузился в нирвану.
Двухразовое питание это тоже моя заслуга. Утром любой желающий мог зачерпнуть из котла плошку наваристого бульона, который готовился в огромном глиняном котле. Даже не котле, а монструозном сооружении, напоминающем столитровую бочку стационарно стоящую на постоянной основе в центре костра. Туда заливалась вода и с утра бросались куски мяса и рыбы вместе с костями, добавлялись коренья, и все это медленно варилось. Процедура очистки бочки от остатков костей осуществлялась раз в неделю, для чего приходилось гасить костер и чистить бочку от залежей, скопившихся за неделю на дне. При этом треснувшие стенки сосуда дополнительно укреплялись новыми порциями глины, так что толщина этих самых стенок стремительно росла, что приводило к снижению теплопроводности и соответственно к дополнительным затратам топлива на разогрев жидкости в этом кухонном монстре. Зато повышенная теплоемкость гарантировала медленное остывание варева. Наблюдая за этим еженедельным извратом, я впадал в депрессию и готов был бы многое отдать за самую обыкновенную столитровую металлическую бочку из под масла фирмыShell. Да за такое и половиной племени не жалко пожертвовать. Естественно, той половиной, в которую не входит Любава.
Основной же прием пищи из жаренного на костре мяса и прочих доступных деликатесов осуществлялся ближе к ночи. Вот там-то в распределении пищи и доминировал принцип: «Каждому по заслугам». Причем степень заслуг определял я сам. Единолично.
От наблюдения за расслабленным Абдулой, обычно приводящее меня в хорошее расположение духа, меня отвлекла сначала Любава, опрокинувшая кипяток мне на грудь, а затем тревожные крики ребятни со стороны речки. Как всегда, когда дело доходило до чего-то важного, мои соплеменники переходили с более-менее внятной и привычной мне речи, насильно внедряемому у в обиход Жекой и Юрой последние двадцать лет, к доисторическому диалекту, состоящему преимущественно из односложных слов и смысловых интонаций. Диалекту, который я категорически был не в состоянии усвоить. Мне из всей массы выкриков удалось вычленить разве что: «Бо-Бо», что в переводе на знакомый язык должно было означать то ли: «Большая Вода», то ли человек нетрадиционной половой ориентации. Нечто подобное я испытал когда-то в Таиланде, когда после попытки заказать в местном баре бутылку светлого Лагера оказался в номере гостиницы в окружении троицы агрессивно настроенных девиц.
Поскольку все все понимали за исключением меня, а паника усиливалась буквально на глазах, причем причина происходящего оставалась для меня полно тайной, решил обратится за разъяснением к Любаве. Девушка застыла соляным столбом ровно напротив меня с ярко читаемым выражением ужаса на лице. Я даже решил ее не очень сильно наказывать за пролитый чай. Разве что ночью два-три раза. Впрочем, вряд ли предполагаемое наказание будет ею оценено как таковое. Зная темперамент юницы как бы самому не стать жертвой оного.
— Любава, что случилось? — дернул рыжеволосую красавицу за подол туники. Ноль реакции. Попробуем быть ближе к народу. Все-таки ситуация мне чем дальше, тем больше не нравится. Одно дело, когда все вокруг кричат и паникуют просто так и совсем другой коленкор, когда Абдула выронив изо рта свою трубку попытается привстать опираясь на боевую палицу. И это после забористого косяка.
— Йо-Йо, мать твою за ногу, кончай изображать из себя Медузу Горгону после встречи с Персеем и скажи, что случилось? — заорал я на Любаву. Подействовало. Правда вразумительного ответа я так и не добился, но рыжая вытянула руку вперед и указующим жестом, сопровождаемым коротким: «Там» привлекла мое внимание к источнику беспорядка.
Все было совершенно очевидно. Просто до этого момента я не удосужился повернуться по направлению приближающейся угрозы. А там было на что посмотреть. По водной речной глади наперегонки друг с другом мчались три пироги — и я вовсе не оговорился, самые настоящие пироги — в каждой из которых находилось до десяти самых настоящих индейцев. Возможно и не индейцев, а аборигенов Папуа Новая Гвинея. Это не очень принципиально. Поскольку расстояние, что от Америки, что от Австралии до Европейского континент, на котором, предположительно, мы в настоящее время пребывали, составляло фиг знает сколько километров и преодолеть что Тихий, что Атлантический океаны на пирогах представлялось проблематично. Так что я, после непродолжительного размышления, списал наличие перьев в волосах и ожерелий из раковин, вперемешку с ушами, на шеях у неожиданных гостей на закон конвергенции. Это когда все людоеды схожи между собой, независимо от места проживания.
Суда по всему, пришлые были настроены самым решительным образом. О чем свидетельствовали азартные крики и размахивания копьями теми из них, кто не принимал непосредственного участия в гребле веслами.
