— Ошибаетесь, — заявил ученый и нервным жестом поправил очки. — Мы не издаем эту, с позволения, литературу. Но да, именно с подачи Центра мы санкционировали издание всех этих журналов и газет. Это был единственно возможный способ сохранить секретность наших исследований, в том числе и Зоны.
— Накормить хомяков до отвала, чтобы под ногами не мешались, — цинично заметил Семен. — Неплохо придумано. Без сенсаций и повышенного журналистского интереса оно намного удобнее свои делишки проворачивать. Суки вы порядочные, господа из Центра.
— Я бы вас попросил выбирать выражения, — ученый сжал губы. — Делишки проворачивать? Это так вы называете научную работу?
— Я на вашу науку ничего плохого не имею. Дело это нужное. — Семен вздохнул. — Не понял ты меня, ботаник.
— Так объясни. А то я что-то тоже ни черта не соображу. — Ткаченко, впрочем, судя по немного мрачной задумчивости во взгляде, начал понимать.
— Объясняю. Вся эта ваша секретность, закрытость и журнально-газетная похабщина в черно-красных тонах Зону в очередную сказку превратили. Мало кто знал, что это такое на самом деле, а голоса тех, кто знал, захлебывались в той гадости, которую вы, что называется, санкционировали. Хомяков вы накормили, людям рты заткнули и очень удобную систему построили. В курсе ведь, наука, отчего европейские институты для всех этих ваших Центров деньгу отстегивали? Потому что их ученые как-то раз погибли в Зоне.
— И наши тоже гибли… не представляешь, сколько их не вернулось оттуда, сколько пустых гробов в земле…
— Представляю, — с неожиданной яростью в голосе рявкнул Шелихов. — У тебя пара выходов в Зону, бородатый ты наш, а я три года там жил. Жил! И все это видел, ботаник, своими глазами видел.
— Врубился, — мрачно бросил Ткаченко. — Впрочем, я и раньше-то знал, просто до озвучки этих мыслей не доходило.
— О, посмотри, до воина быстрее дошло, чем до твоих ученых мозгов. Просто у них достаточно было раз ученым погибнуть, чтоб все выходы в Зону прекратились. Миллионы на разработку специальных роботов грохают, чтоб только пару артефактов из простых аномалий достать. А наши ходят и мрут. Ходят и мрут. Мало вам ученых было, так вы еще и хитрую системку придумали, безотказную. На дураках, что валом в Зону перли, да и сейчас, сто пудов, так же прут за длинным рублем.
— Вход в Зону строго запрещен. — Лазарев зло блеснул глазами. — Там охрана…
— Ну так. На открытых воротах табличку повесили: «Не влезай, а то там жутко дорогое, невероятно романтичное и безумно интересное тебя, дурака, убьет. А может, и не убьет… это уж как фишка ляжет. Вход строго запрещен, но военные стрелять не будут». Теперь понял, наука? Вот вам и бесценные штуковины Зоны за бесценок, и проводники, и мясо, чтоб приборы в какой-нибудь поганой аномалии поставить, и ведь никому, какая прелесть, зарплату не надо платить, все расчеты серые. А ежели и сдохнет кто из этих, незаконно проникших на охраняемую территорию, так это они сами себе злые буратины, не хрен было лезть, ведь написано было, что запрещено и что опасно. И что-то мне так мерещится, господин ученый, что даже в новой квашне замес будет по старым дрожжам.
— Ну, давайте еще поцапаемся, — капитан покачал головой. — Самое оно перед рейдом в опасный район, способствует, понимаешь, взаимовыручке и товариществу. Хватит, господа хорошие, от разговора уже гнильцой попахивает.
— Ага… от разговора уже тогда воняло, трищ капитан, когда ты сам начал в открытую, при мне, спрашивать, на хрена нам в отряде горелый сталкер сдался. Миротворец, блин. Я тебе в харю только потому не засветил, что, как ты говоришь, хотел тому самому товариществу поспособствовать.
— Ну, так а чего держался-то? — почти добродушно поинтересовался Андрей. — Взял бы, да и врезал. Можешь прямо сейчас рискнуть, если, конечно, кишка выдержит.
— У начальничка своего поинтересуйся, могу я рискнуть или нет. — Шелихов почувствовал едкую, колючую злость, которая обычно не доводила его до добра. — Он небось до сих пор к хозяйству лед прикладывает да враскоряку ходит. Морду набок сворочу на счет раз, не смотри, что горелый.
— Ты у меня сейчас догавкаешься, сталкерюга… — опасно прошипел Андрей, поднимаясь на ноги.
— А ну хватит, мать вашу! — Игорь добавил несколько крепких слов, которые было странно слышать от ученого. — Я не для того разрешение полгода выпрашивал и все возможные пороги обивал, чтобы вы тут передрались и экспе…
Лазарев осекся, глядя куда-то через плечо Семена. Сталкер обернулся.
На том берегу мертвой речки из густого кустарника на них смотрел зверь. Вначале Шелихову показалось, что это крупная гиена, по крайней мере массивная голова с тяжелыми мощными челюстями, круглые уши и характерная грива были похожи… но все-таки гиеной это создание не было. Слишком крупная тварь, с полугодовалого бычка, и непропорционально длинная гривастая шея, и крошечные белесые пятнышки глаз говорили о том, что это явно мутант, одно из уродливых созданий Зоны. Зверь сидел совершенно неподвижно, от чего могло показаться, что кто-то просто оставил на том берегу неаккуратно сделанное чучело, выбросил за ненадобностью, и это впечатление усиливалось от вида грязной, словно побитой молью шерсти и белесого, слепого взгляда снулой рыбы. Тем не менее Шелихов точно знал, что тварь жива и, возможно, уже довольно долго наблюдает за ними.
— Не нужно… не стреляй… — тихо проговорил Семен, положив руку на автомат Ткаченко. — Она не нападает. Наверно, мешает река, но… лучше пока не стрелять.
— С чего бы? — так же тихо, одними губами спросил капитан.
— Кто знает, сколько их тут, — ответил сталкер. — И не я лично не в курсе, чего от них ожидать… просто, по опыту, если вот так сидит и пялится, то, как правило, не нападет. В смысле, первой. И лучше не шуметь лишний раз… мы-то разорались, как идиоты.
— Дело говоришь, Серый, — кивнул Андрей и опустил автомат.
И тварь вдруг ушла, так быстро, что казалось, она просто исчезла в серо-зеленой пестроте леса, слышно было только, как пару раз тихо прошуршали ветки, да качнулись в одном месте засохшие стебли иван-чая. Одинокий зеленый листок, медленно кружась, лег на воду, после чего на глазах размяк, разлегся на речной глади, разом потеряв всю упругость. Еще до того, как река унесла его из виду, Шелихов заметил, как быстро он почернел.
— Наверно, и правда река не пустила… почуяла зверюга, что смертью от воды несет, — предположил Семен.
— Да нет… она без запаха, — ученый, видимо, не услышал метафоры. — Аномальный очаг протянулся почти на три километра аккуратно по руслу, и что-то сделал с водой… в общем, изменились физико-химические свойства, и вода просто перестала что-либо растворять. Ну, то есть вообще перестала — все соли меньше, чем за пять минут полностью выпадают в осадок, причем даже в тех пробирках, которые просто оставляли на берегу. В общем… та же история и с водой в живых клетках — смерть наступает мгновенно. Исследовали мы эту речку. Не поверите — и вода, и даже берега до границ аномального очага совершенно стерильны. Чище, чем в операционной. Абсолютный яд… мы ей даже название придумали, сказочное — «мертвая вода». Мертвее не придумаешь.
