Сталкер припарковался в переулке в паре сотен метров от гостиницы, подумал, оставил дробовик в машине и неторопливо пошел к парадному. На подходе дорогу ему заступил здоровенный инок с автоматическим гранатометом на пузе. РГ-1, определил Берет. Серьезная машина. Впрочем, знаменитое монастырское пузо у инока как таковое отсутствовало, весь он был стремительный и мощный, как танк на адаптивной подвеске, и двигался упруго, словно сдерживаясь, чтобы не подпрыгнуть.
– Нельзя туда, – неожиданно мягко рокотнул инок. – Там одержимая. Нельзя.
– Там… – начал было Берет, потом неожиданно нашелся и выпалил: – Там у меня жена!
И почему-то застыдился нечаянно ловкой лжи.
– Ждем архимандрита, – сочувственно прогудел инок, – а его с утра в Москву вызвали. И никак он оттуда не выберется, не отпускают миряне. А кроме него, никто обряда экзорцизма не знает.
Помолчал и добавил:
– Как же ты, солдат, жену-то не уберег?
– Может, я ее заберу? – спросил Берет, зная, что просить бесполезно, ну а вдруг?
– Не заберешь, – твердо сказал инок. – Она уже двоих наших порвала, хорошо хоть не насмерть. А там еще постояльцы в соседнем номере с детьми, прыгать боятся, хотя тут и не высоко, и пройти мимо ее номера тоже не могут. Она сейчас не человек, понимаешь, солдат? И вот это, – он похлопал по пузатому магазину с торчащими головками гранат, – применить нельзя, разнесет весь этаж, а там еще и дети…
– И все-таки… – Берет помялся, причем получилось у него это совершенно натурально, словно он и сам поверил, что жена… а может, и поверил. – Я хоть отвлеку, не чужие же мы, понимаешь? А вы тем временем детишек выведите.
Инок подумал немного, потом отошел в сторонку и принялся с кем-то разговаривать по рации.
– Сходи попробуй, начальство дозволило, – угрюмо сообщил он, вернувшись. Потом недовольно добавил: – Начальству лишь бы решить проблему, а как – все равно. Архимандрита вон по ерунде в столицу вызвали и не отпускают, как же, большие люди на совет позвали, можно сказать, очень большие… Да только Бог-то – он больше. И Враг тоже… Я бы тебя не пропустил, солдат, потому что погибнешь стопудово. Но пока она тебя рвать будет, мы, глядишь, людей через окно вытащить успеем. Так что продержись, браток, хоть несколько минут. С Богом. И вот возьми-ка. Хотя стрелять в нее бесполезно, уходит она от пуль, но все-таки.
И перекрестил размашисто, от души. Сначала «стечкин», потом сталкера.
Берет. Сергиев Посад. Я знала, что ты найдешься, сталкер!
Отсюда бежали. Это было заметно, хотя явных следов бегства видно не было, так – мелочи, раздавленный коммуникатор, почему-то битые бутылки, опрокинутые кресла возле стойки администратора, чья-то раскрытая косметичка… Выше, на лестнице, виднелись следы крови. И пуль. Стреляли снизу, из вестибюля, стреляли щедро, но умело, отсекая огнем людей от опасности. Так что следы все-таки были, страх всегда оставляет следы.
Сталкер поднялся на третий этаж, прислушался. Где-то плакали. Ребенок это или женщина – было не важно. Там были живые – это важно. И еще оттуда, с этажа, доносился какой-то лютый и безнадежный стон, скорее даже не стон, а зов, который обычные люди слышать не могли, только чувствовать и цепенеть от ужаса. Сталкер слышал и понимал: кем бы она ни была, эта тварь Зоны, сейчас ей тоже страшно и плохо.
Он толкнул дверь и сразу же ударил грави-волной, сильно, как мог, так что комната хрупнула, стряхнув со стен евроремонт, в санузле сорвало краны, шумно хлестнула вода, погасли и разлетелись осколками плафоны, но сами стены устояли. Старые были стены, настоящие, на века выстроенные честными и сильными людьми. Он почувствовал, что зацепил существо, находящееся в комнате, хотя и не сильно, но зацепил. В наступившей темноте сверху и вбок метнулись химерьи глаза, зрачки – два черных ножа на желтом. Метнулись и пропали, и сразу же в черепе плеснуло горячо и больно, а в глазных яблоках полопались кровеносные сосуды – резь была жуткая. Красная резь. Теперь он смотрел не глазами. Височными впадинами, переносицей, невесть чем – но смотрел и видел. Это была все-таки никакая не химера, да и откуда здесь взяться химере? Это была женщина, вот только двигалась она как химера, хотя и медленней, потому что еще не восстановилась после грави-удара. Да и силы из нее старые стены вытянули.
В коридоре затопали, кто-то сунулся в дверь, выстрелил, потом этого кого-то снесло обратно в коридор, и это сделал не он. А сам он заорал, чтобы не входили, и еще что-то, и хотя он в этот миг начисто забыл человеческие слова, его поняли. Наверное, тот самый инок с гранатометом и понял, потому что в дверной проем никто больше не лез, только что-то мелкое крутилось в коридоре, может, пыль, а может, еще что-то.
«Только бы гранату не бросили, – подумал он, – не должны они бросить гранату, я же здесь, а они считают, что я с ними. Что я – как они. Что человек».
Та, что была в комнате, вдруг словно погасла, сил у нее почти не оставалось – только что потратила последние.
И тогда Берет раскрыл Зону в себе и потянулся к ней. Женщина сначала отшатнулась, но потом раскрылась навстречу и припала к этой самой Зоне, жадно и небрезгливо вбирая ее в себя словно воду, нет, словно долгожданного мужчину. В этом было что-то непристойное и возбуждающее, но им было не до хороших манер, да не существовало еще правил для такого ритуала.
Когда Берет силой оторвал ее от себя, она была уже в порядке. Теперь это была просто женщина. Окровавленная, в изодранном в лоскутья джинсовом сарафане, хрупкая и рыжая. Знакомая.
– Ведьма, – почти нежно выдохнул сталкер. – Откуда ты здесь взялась?
– Ты все-таки нашелся, сталкер, – удивленно сказала женщина и улыбнулась разбитым ртом. – Я так и знала, что ты найдешься.
И добавила ехидно:
– Женишок!
…Две твари Зоны выплеснулись из окна бывшей монастырской трапезной и канули в густую ночь, два полупрозрачных живых сгустка, быстрых и почти невидимых человеческим зрением.
Берет подумал, что хорошо, что машина стоит не у самой гостиницы, а в отдалении, в переулке, под кронами деревьев, не надо, чтобы кто-то увидел их у машины. Он мигнул брелком, но они двигались так быстро, что центральный замок не успел сработать, и впопыхах сталкер чуть было не вырвал дверцу. И только через час после того, как автомобиль уехал, парочка, грешившая в припаркованной рядом машине, рискнула расцепиться и выбраться на улицу.
Под утро вернулся архимандрит, и монахи вошли в разгромленный номер. Архимандрит долго стоял и молчал, потом повернулся и ушел тоже молча. В тот же день гостиница была закрыта, хотя ее и освятили заново. Народ, конечно, рассказывал разное, да чего только народ не рассказывает, всему верить – никакой веры не хватит. Да и какой народ вокруг туристического центра? Сплошные туристы. А монахам-спецназовцам, видно, приказали молчать. Только паломники все равно что-то пронюхали и разнесли по стране.
