– Продолжим,– сказал Гриф.– Сейчас твои бойцы аккуратно сложат оружие, снаряжение посреди площадки, а потом отойдут к ступеням.
Бойцы положили оружие. Начали расстегивать бронекостюмы.
– Чуть быстрее, пожалуйста.
Пленка с руки Грифа исчезла. Рука была чистой и здоровой.
– Теперь отойди к ступеням. Вот так. А теперь предупреди своих, чтобы они не дергались. Просто стояли и не шевелились. Сейчас появятся чужекрысы. Много. Сотни полторы. Они не тронут, если никто не пошевелится или не попытается бежать.
Чужекрысы бесшумно вынырнули из кустов вокруг дворца и бурой стеной стали между бойцами и их снаряжением.
– Теперь ты сложишь оружие и выбросишь на фиг обмундирование,– сказал Гриф командиру.– И можешь войти сюда. Поговорим.
Хотя... разговора не получилось.
Командир сообщил свое имя и звание, то, что до недавнего времени служил в Патруле и что после разгрома Патруля он и остатки его отряда были отправлены на учебную базу – «...не знаю, где именно, честно, не знаю, туда и оттуда везли запечатанными...» – меньше двенадцати часов назад переброшены к морю, восемь часов назад погрузились в рыбу. Пакет с приказом вскрыл двадцать минут назад. Все.
И командир не врал, Гриф это чувствовал, как обычно чувствовал ложь в голосе собеседника.
Задача у ребят была простая – убить Грифа. Захватить его снаряжение, в первую очередь «блеск». Если не будет Грифа – изъять или убить девушку.
Даже о том, что его было приказано убить, Гриф выслушал молча, но, когда была упомянута Маша, свободный агент вдруг почувствовал, что в груди возникла саднящая пустота.
– Тогда так,– сказал Гриф.– Оружие с собой не берете. Из снаряжения – зажигалки, медпакеты, продукты, воду и посуду. Одежду, естественно. Термопакеты. Один нож на всех. Идете по трассе вдоль побережья. С машиной помочь не могу – извините. Идти вам до Керченского пролива в сопровождении чужекрыс. График движения – с восьми до тринадцати ноль-ноль. Привал – до пятнадцати ноль-ноль. Затем снова движение до восемнадцати ровно. Если выбьетесь из графика – вас сожрут крысы. Если измените маршрут – вас сожрут крысы. Если попытаетесь вернуться – вас сожрут крысы. Если попытаетесь разделиться...
– Нас сожрут крысы,– сказал командир.
– Молодец, понял правильно. Если закончится жратва – можете кушать чужекрыс. Они возражать не будут, мясо вкусное, но, если забьете больше, чем съедите, вас... что сделают?
– Сожрут.
– Молодец. Когда доберетесь до пролива, сообразишь, как сигнализировать своим?
Командир промолчал.
– Хорошо, можешь взять комплект сигнальных ракет,– разрешил Гриф.– Даю вам полчаса на похороны погибших, помощь раненым и сборы. Время пошло...
Гриф сидел в кресле на крыльце, укутавшись в плед, и смотрел, как группа уходит.
Нужно было встать и идти за Машей, но Гриф не мог заставить себя подняться. Не было сил.
Хотя чего ему жаловаться – он все сделал по-своему. Не было убийства – была схватка, в которой он победил.
Но все равно были смерти.
У него не было выбора. У него снова не было выбора.
Это очень неприятное чувство, когда нет выбора.
Вот сейчас он пойдет за Машей, которая ждет в пещере, станет отвечать на ее вопросы: что это за пещера, как она туда попала, что это за кольцо.
Он сможет ответить на вопрос «что это?», но не сможет, даже если захочет, ответить, как это устроено и откуда взялось.
А потом придется объяснять Маше, что тут произошло, почему кто-то разрушил парк, повредил замок.
Что говорить? «Понимаешь, Маша, это кто-то решил убить меня, а если бы меня не оказалось дома, то тебя... Или забрать тебя с собой, что все равно было бы равносильно смерти». Так?
Гриф встал с кресла, спустился по ступеням до того места, где когда-то, этим утром, меньше часа назад, начинался нижний парк.
Двинулся к морю, обходя воронки и камни.
Здесь стояла скамейка, на которой Маша любила сидеть с книгой. Нет, Маша все еще любит здесь сидеть, но самой скамейки нет...
Путаница какая-то получается.
Гриф спустился к морю. Поднял воротник куртки. Посмотрел на свою руку.
Вот если бы так, как зажила рука, можно было заживить и все это – берег, нижний парк, комнаты замка...
Тонкая маслянистая пленка покроет замок и камни, пройдет несколько минут – и...
Потребовалось несколько часов.
Гриф пришел в себя уже ночью. Шторм стих, изо рта Грифа при дыхании вырывался пар, но холода Гриф не чувствовал.
Наверное, он должен был удивиться. Но не смог. Он перестал удивляться.
Поднялся по ступеням к замку, провел ладонью по спине одного из каменных львов.
Подумал, что нужно спрятать «блеск» обратно в сейф, но решил, что лучше оставить оружие при себе.
Тут же мелькнула мысль, что не нужно, что ничто пока не угрожает ни ему, ни Маше, но Гриф решил с оружием не расставаться.
Из упрямства решил, наверное.
Грифу всегда говорили, что характер у него сложный. Состоит из упрямства, смешанного в равных пропорциях с настойчивостью и независимостью.
Сейчас он пытался не поддаваться даже собственным желаниям.
Ему хотелось все бросить и бежать по ступенькам винтовой лестницы башни к кольцу, увидеть Машу, убедиться, что все с ней хорошо, что она не нуждается в помощи.
Он даже сделал несколько шагов через зал к ступенькам. И заставил себя остановиться.
Это оказалось сложнее, чем он ожидал. Не настолько тяжело, как в коридоре, когда он пытался остаться самим собой, не стать просто орудием убийства, но все равно – тяжело.
Она там одна... у нее мог начаться приступ... у нее наверняка начался приступ... и даже не один... у Маши бывает по два-три приступа в день... и еще ночной... нужно быть возле нее...
Хорошо, сказал себе Гриф. Нужно идти к Маше. Спрятать «блеск» в сейф и идти к Маше, в пещеру. У нее приступ.
Гриф достал «блеск» из кармана куртки, подержал на ладони, словно любуясь отблесками света на его поверхности.
Перевел взгляд на комод возле дальней стены. Там стояла хрустальная ваза. Снова стояла, несмотря на то что он сам ее разбил автоматной очередью.
Ваза еще не успела принять свой прежний вид, больше всего она была сейчас похожа на огарок свечи, который вопреки всем законам и обычаям рос вверх, обретая форму, прозрачность и твердость.
Гриф шагнул к комоду, протянул руку к вазе – знакомая маслянистая пленка.
Маша...
Конечно, сказал Гриф. Иду, сказал Гриф.
Маслянистая пленка проступала сквозь выбоины в стенах, сквозь пулевые пробоины на дверях, сочилась из-под рваных обоев, застывая, меняя цвет, структуру, превращаясь в камень, дерево и ткань...
Гриф вдруг понял, что ему все это напоминает. Вспомнил и засмеялся, сев на ступеньку.
