– Ага! – сказал Красавицкий уже спокойнее. – Доставка пиццы! Какая операционная готова, Лариса Матвеевна?
– Вторая!
– Отличненько! Ну-ка! Взяли, положили!
На пол упала еще одна перчатка. А потом Ира сняла с раненого «омоновку», и Сергеев едва не выругался во весь голос. На каталке, потеряв от кровопотери свой обычный оливковый цвет лица, лежал без сознания не кто иной, как господин Али-Баба.
Именно для него и тащил Сергеев за четыреста километров герметичный, напоминающий термос контейнер, хранящий в себе смертельно опасный серебристый порошок. Именно он должен был доставить на Ничью Землю самый крупный за все годы груз медикаментов и оборудования. И именно его кровь лужей растекалась по колотой плитке вестибюля.
«Твою мать!» – подумал Сергеев.
Носилки с грохотом покатились по коридору.
Блинов объявился в Киеве только в начале июля.
До этого было впечатление, что Владимир Анатольевич просто испарился, перейдя жить в эфир, как существо высшего порядка, несмотря на свое далеко не изящное телосложение.
Никто, во всяком случае официально, не знал, куда он делся. Столичный бомонд пробавлялся слухами, партийное руководство хранило гробовое молчание, не размениваясь на комментарии. Поведение товарищей по партии было, по сути, совершенно правильным, что зря языком трепать, когда человека спрятать надо? Но давало почву для разгула безудержной фантазии как в депутатских, так и в бесцеремонных околодепутатских кругах. Окрашенные в радикально желтый цвет акулы пера рыли землю носом, но кроме натужных и неправдоподобных версий, придуманных, скорее всего, после пары стаканов или понюшки возбуждающего воображение белого порошка, ничего не выкопали. Но Сергееву от их любопытства крепко досталось.
Он, будучи человеком совершенно непубличным в силу собственных профессиональных и человеческих качеств, чувствовал себя как дозревшая гимназистка, у которой на первом в жизни балу из декольте вывалился бюст.
Покушения, причем два подряд, наделали такого шума, что Сергеев первые несколько недель был «невестой на выданье». Отбиваться от журналистов было сравнительно несложно, тем более что Вика в этом вопросе профессиональной солидарностью пренебрегала и защищала Михаила от любопытных коллег, как гарнизон Брестскую крепость.
Неожиданно для Сергеева на него стал с некоторым испугом посматривать генерал Криворотов. Кто и что ему наговорил, связано ли это было с романом с Плотниковой, о котором уже знал весь Киев, или с событиями в Феофании и Борисполе, но золотопогонный шеф при личных встречах и на совещаниях косил на него глазом, как почуявшая волка лошадь.
Бояться генералу в общем-то было чего: от Плотниковой мало кто уходил неощипанный, а ставшая всеобщим достоянием связь его зама с известной скандальной журналисткой, показавшей себя как личный генеральский враг, оптимизма Криворотову не добавляла. И еще дружба Сергеева с одним из первых лиц всесильной НДПУ делала его вполне реальным претендентом на первое кресло министерства. А к креслу этому генерал прикипел всей душой или, что более походило на правду, тем местом, на котором сидел.
Криворотов явно чувствовал себя одиноким рыцарем, очутившимся в кольце врагов, – занимал он свою должность, как креатура партии «Вече», принадлежащей бывшему премьеру, а господин Кононенко уже с февраля обитал не в высоких коридорах власти, не в рядах парламентской оппозиции, а в иммиграционной тюрьме города Сан-Франциско.
Партию Ивана Павловича растащили на запчасти бывшие верные соратники, причем, вопреки прогнозам пессимистов, самый большой кусок, назвавшийся «Блок Региональный выбор», отхватила Регина Сергиенко, внезапно взлетевшая на невообразимую высоту. В этом Регине Николаевне изрядно помогли как плохая память и опыт общения с журналистами, так и весьма серьезные уступки в сфере бизнеса. Внешне такой отход от пропремьерских позиций выглядел, может быть, и не очень морально, но в политике это называется не предательством, а предвидением. Вслед за Региной подобный фортель выкинули многие из игроков команды Ивана Павловича, раньше считавших за счастье откушать крошек с премьерского стола, но…
Сдавать партнера надо изящно, а для этого не у всех хватает таланта. То, что у госпожи Сергиенко выглядело как воинский маневр, обеспечивающий гениальное перестроение позиций на линии фронта, у остальных смотрелось как позорное бегство, и, будь у Ивана Павловича в ведении заградотряды, шансов выскочить у бывших соратников не оставалось бы.
И только самые одиозные, лично преданные Ивану Павловичу партийцы остались под приспущенными знаменами экс-премьера, скорее в надеждах на призрачную благодарность после его возвращения, чем в расчете на реальную политическую деятельность.
Но опасаться Сергеева Криворотов мог в последнюю очередь. Наоборот, генерал, если бы он взял себе за труд задуматься, должен был посчитать Михаила Владимировича своим спасителем. Не будь рядом Сергеева – Плотникова давно разорвала б его на части.
Тему генеральских гешефтов с эмчеэсовской землей Сергеев и Вика при встречах не поднимали – место работы Михаила было нейтральной территорией, на которой боевые действия не велись.
С перепуга или из осторожности Сергееву перестали выделять часть административной работы, всячески ограждали от командировок и старались не давать вникать в текущие дела. Его служба явно превращалась в синекуру – без доступа информации, безо всякой ответственности, но зато с неплохой зарплатой, премиями и прочей атрибутикой вельможного существования. Вплоть до персонального водителя с лицом филера охранки, возившем его повсюду на темно-синем «Вольво-960» и сообщающем Криворотову обо всех передвижениях Михаила Владимировича. И выпуклой со всех сторон секретарши в короткой, как девичья память, юбке и с влажными и туповатыми, воловьими глазами, постоянно делавшей Михаилу незавуалированные нескромные предложения.
Она смотрела на Сергеева, как мышь на сыр, и постоянно облизывала ярко накрашенные, полные губы. Вызывающая сексуальность отнюдь не мешала ей писать отчеты о посетителях шефа и, как неоднократно замечал Сергеев, подслушивать некоторые телефонные переговоры.
Ежедневно получающий все эти материалы Криворотов ничего лучше, чем загрузить Сергеева бессмысленной работой, не придумал и, пряча бегающий взгляд, лично поручил Михаилу разработку концепции и написание докладной записки в адрес президента о создании спецназа МЧС.
Указ, готовящийся в администрации президента, был аналогичен тому, что рассматривался в российской Думе – в этом была «фишка» внешняя. Внутренняя же заключалась в том, что собственная силовая структура позволяла чувствовать себя полностью безнаказанным.
