«Ну все, – подумал он. – Теперь дело техники».
Ахатин – ослепленный и оглушенный – прыгнул вслепую и ударился в стенку вагона. Вагон качнуло, человек едва не упал с крыши. Ахатин, наткнувшись на препятствие, пополз по вертикальной стенке вверх. Он дождался, пока над краем вагона покажется раковина, сунул туда арматурину и что было сил толкнул.
Преодолеть силу присоски гигантской улитки оказалось не так-то просто – пришлось напрячь до боли все мышцы, по спине градом катился пот, квадрицепсы взвыли от боли, протестующе захрустели колени – ахатин весил тонны две, не меньше! – но, в конце концов, удалось.
Слизень отлепился от вагона и упал раковиной вниз – беспомощный и неподвижный.
Он поудобнее перехватил арматурину и прыгнул на поверженного врага, с размаха втыкая железный прут в мягкое нутро твари. И еще. И еще.
Обезумев от ярости, он бил и бил арматуриной, пока ахатин не перестал подергиваться и издох, испустив напоследок омерзительную вонь.
Весь перемазанный слизью, он слез с гигантской улитки, кое-как оттер руки об землю, прихватил с собой металлический прут и пошел дальше, готовый убить еще десяток таких тварей.
Впервые за последний месяц он почувствовал себя живым. Не инвалидом, не пациентом – живым!
«Может, я охотник? Или… убийца?»
Больше ахатинов – равно как и ничего другого живого – ему не встретилось. Метров через сто была лестница. Он поднялся (ровно двести ступеней) и оказался перед дверью. Дверь была заперта. Он постучал арматуриной и присел на ступеньку.
Только теперь он понял, как устал. Схватка с гигантской улиткой не прошла даром – отняла все силы. «Видимо, я еще не до конца восстановился».
Он откуда-то знал – чувствовал, – что раньше, до того, что с ним случилось и о чем он не помнил, – он бы разделался с тремя ахатинами и даже не вспотел. Он точно знал, что уже убивал крымских улиток раньше. Правда, тогда у него было оружие…
Дверь скрипнула.
– Живой, – не без удивления констатировала Оксана. – Однако. Не ожидала.
Амбал тоже был тут, он смотрел на пациента со смесью уважения, удивления и отвращения.
– Ну, будем считать, что экзамен ты сдал. Командор ждет. Только тебе нельзя к нему в таком виде. Пойдем мыться.
Они провели его по коридорам-близнецам прежнего, больничного: такие же неоновые лампы, горевшие вполнакала, такие же гермодвери – и привели в душевую – громадную, рассчитанную на помывку минимум сотни людей одновременно.
Сейчас душевая пустовала.
Его наконец-то оставили в одиночестве. Он содрал с себя грязную одежду, встал под душ и долго с остервенением тер себя жесткой мочалкой, смывая пот, грязь и слизь ахатина.
Попадая на лицо, вода причиняла не боль, а странное онемение.
Закончив мыться, он с сожалением закрутил кран и вышел из душевой. Его ждал мешковатый комбинезон без опознавательных знаков и поношенные, но все еще крепкие «берцы». Арматурину забрали.
Он оделся, подошел к умывальникам. Над ними висело одно большое зеркало – не стеклянное, конечно, просто лист полированного металла.
Он посмотрел на себя – и едва не закричал от отвращения.
У него не было лица. Совсем. Кожу будто сняли скальпелем хирурга, открыв анатомическую схему лицевых мышц. Глазные яблоки, непривычно большие и круглые, вращались в глазницах. Зубы торчали из неприлично розовых голых десен. Мышцы и сухожилия ходили туда-обратно, управляя движением челюсти.
Он, наверное, пытался что-то сказать – рот открывался, точно у марионетки, но не издавал ни звука.
«У меня украли лицо! Они срезали мое лицо! Зачем?!»
Он повернулся боком. Ухо на месте. От линии уха и дальше, к затылку, начиналась обычная кожа – пергаментного оттенка, натянутая, как барабан, на бугристый череп. На границе между обнаженной плотью и кожей желтели следы химических ожогов.
«Вот оно что! Я попал в аварию. Какую-то катастрофу. Получил кислотой в лицо. Хорошо хоть глаза уцелели. А легионеры меня спасли. Почти. Не смогли восстановить внешний облик, но сохранили функционал лицевых мышц.
Как там говорила Оксана? Потрясающие способности к регенерации? Видимо, на отращивание нового лица даже моих мутантских способностей к восстановлению не хватило.
Боже, ну я и урод…»
– Ну что? – спросила Оксана из-за двери. – Закончил собой любоваться? Пойдем, тебя ждет Командор.
Он быстро оделся, стараясь не смотреть в зеркало, и вышел из душевой. Оксана и немой амбал ждали его у выхода.
– Спасибо, – сказал он.
– За что? – удивилась Оксана. – За ахатина? Он троих испытуемых до тебя сожрал, так что можешь не благодарить. Где мы теперь нового возьмем, ума не приложу…
– За жизнь, – сказал он. – За то, что не убили меня сразу. За то, что лечили. Спасибо.
– Рано благодарить, – неожиданно заговорил амбал. Голос у него оказался низкий, гудящий, как мотор самолета.
«Откуда я знаю, как гудит мотор самолета? – спросил он себя. – Я летал? Видел это своими глазами?
Нет, не помню…»
– Твоя жизнь, – продолжал амбал, – отныне тебе не принадлежит. Твоя жизнь теперь во власти Легиона. Сохранить ее или нет – решит Командор. Убив подземную тварь, ты всего лишь заслужил право с ним увидеться. Пойдем.
Они двинулись по коридору, вошли в еще один лифт, поменьше прежнего, и поехали – на этот раз вверх.
Ехали недолго. Лифт остановился, дверь открылась.
– Тебе налево, – сказала Оксана. – Мы подождем здесь. Не забудь постучаться и вытереть ноги.
Он вышел из лифта, повернул налево и сразу уперся носом в дверь. Самую обычную – деревянную, обитую дерматином, в заклепочку. Банальная такая конторская дверь. Круглая латунная ручка.
Он взялся за ручку и повернул. Дверь открылась без скрипа.
За дверью оказался еще один коридор – не брутально-подземный, с бетонными стенами и тяжелыми гермолюками, а какой-то… жилой, что ли. Нет, стены тоже были бетонные, но – криво обклеенные обоями в цветочек (там, где бетон отсырел, на обоях проступали серые волдыри), с кособокой тумбочкой и древней, рассохшейся вешалкой для одежды.
Еще одна дверь, сестра-близнец первой. Перед дверью – вязаный коврик с трогательной надписью «Вытирайте ноги!».
Он вытер ноги и постучал.
– Войдите! – раздался голос из-за двери, отрывисто, громко. Голос человека, привыкшего распоряжаться и отдавать приказы и привыкшего, чтобы его приказы исполнялись незамедлительно.
Он вошел.
Это был… то ли кабинет, то ли гостиная. Обои на стенах, тяжелые бархатные портьеры (без окон за ними), массивный комод, фальшивый мраморный камин, на каминной полочке – гипсовые бюстики неизвестных бородатых людей, то ли древнегреческих философов, то ли латиноамериканских диктаторов.
