— Кто приводит?
— Кто-кто… Лидеры ихние. Вот эти под Мишей Спасским живут. Два дня назад другие были. Я им лекции читаю, как видишь. Ты не смотри, что они все бритые и затылок в спину плавно переходит, среди них есть вполне толковые ребята. Им сейчас только одно занятие — на рынке кавказцев гонять. А многим хочется чего-то большего. Какую-то цель. Мордобой и прочие силовые воздействия хороши только для тех, кто или думать не умеет, или пока не научился. По молодости лет, например. А потом налицо кризис цели.
— Куда мне пойти, чем заниматься?
— Ага. Вот для таких я и работаю. Чтобы польза была, чтобы не разбрелись в разные стороны. А то половину менты пересажают, другая часть просто разбежится… И все. А они ребята дельные. Вот сейчас с наркотиками борются. В клубах и прочих местах таких дежурят. Дилеров ловят. Конечно, пахнет утопизмом, но что поделать? Вообще быть художником в России сейчас — это самый большой утопизм. Ну, разве что… — Василий Иванович посмотрел на Костю. — Разве что быть философом. Это вообще не от мира сего.
— Да ладно. — Константин отмахнулся. — Вполне себе ничего так работенка.
— Уж больно неземная.
— Вот это ты как раз ошибаешься. Помнишь, наверное, про закон перетекания количества в качество?
— Помню. И что?
— И то. Я ж к тебе не просто так. А по делу.
— Кто б сомневался. Ты ж ко мне давно уже не заходишь, просто водки попить.
— Так уж складывается, Василь.
— А надо чего?
— По твоей профессиональной части. Есть одна концепция. И под эту концепцию нужна эмблема. Понимаешь? Хорошая, емкая и со смыслом. При этом можно денежку выбить. Не баснословную, но вполне конкретную. Логотипы теперь дорого стоят. А у тебя с чувством стиля и прочими профессиональными способностями все в порядке, как я помню.
— Ты мне про идею скажи. Но учти, я вижу мир по-своему и вразрез с общепринятой моралью и идеологией. — Василий Иванович весь напрягся. Как охотничий пес, который почуял запах зверя.
— Как раз то, что нужно, — ответил Костя. — Именно чтобы вразрез. Но без похабностей.
— А когда я что-нибудь похабное рисовал?
— Тебе «Стену плача» напомнить?
— Это было граффити, — немного смущенно развел руками Василий Иванович. — И потом, народные слова. Я ничего лишнего не придумывал, никакой отсебятины не лепил. То, что народ про эту стену высказал, то и нарисовал.
— Только ты забыл, что аудитория у тебя до крайности специфическая.
— Да, это, конечно, есть. Но тут уже или-или. Ты меня понимаешь? Или совсем уж розовые сопли, или вот то самое, что я нарисовал. Не существует адекватной оценки семитской мифологии. Не только еврейской, как принято считать, но и арабской. Либо безудержный восторг, либо ругань и всяческие поношения. Как того, так и другого. Увы, я не стал исключением…
— Ладно, ладно. Я не про то. — Константин замахал руками. — А то сейчас наступишь на любимую пробку. Есть интересная идея. Для этой идеи должно сделать достойное оформление. Понимаешь?
— Понимаю. Но пока ты не сказал ни слова об идее.
— Легко. Стоит проблема: милиция.
— А что с ней не так? — Василий Иванович встал, дошел до чайника, стоящего посреди комнаты. Щелкнул выключателем. — Чай будешь?
Костя кивнул:
— С милицией все не так. Коррупция. Бардак. Приказы не выполняются. Фактически армия бездельников, которые еще и с нас бабки дерут, помимо налогов.
— Ах, так ты про это…
— Причины: рынок, стяжательство, стремление продавать и покупать. В общем, финансовые способности, которыми настоящий милиционер обладать не должен. Он должен выполнять свой Долг. Иначе нечего было идти на такую работу. Но его плохо кормят, и при нынешней системе у стандартного мента нет другого выхода, как брать взятки, воровать и идти на сделку с совестью. Причем часто так поступают вполне честные люди. Срабатывает мощный социальный инстинкт маскировки.
— А делать чего?
— Один из вариантов создать новую организацию. Построенную на других, совершенно антирыночных принципах. Состоящую из людей неприкаянных в сфере денег. Не умеющих продаваться.
— По кшатриям соскучился?
— Ну, что-то вроде. Пусть будут кшатрии. Вот-вот, это даже верно. Каста людей, поддерживающих государство.
— Идея, конечно, соблазнительная. — Василий Иванович разлил по стаканам кипяток, добавил заварку. — Но что ты хочешь с этим делать? Одна такая попытка была, кажется, ты помнишь. Были какие-то идейные борцы. Под Василия Блаженного динамита наложили. На этом, впрочем, все и кончилось. Повязали всех. Повезло еще, что не по статье за терроризм пошли.
— Эту идею сейчас поддерживает Президент.
— Про храм, что ли? — Василий Иванович от удивления едва не уронил стаканы на пол.
— Про кшатриев!
— А, хорошо, хорошо… — Художник сделал несколько шагов и остановился. — Так, погоди, это что же получается?
— То самое и получается. Впервые мы имеем шанс действительно заявить о себе. Сделать для России что-то настоящее. Вбить эту сваю, которая послужит основой для чего-то нового.
Василий Иванович осторожно поставил чай на столик и присел рядом:
— А от меня что нужно?
— Я ж тебе говорю, эмблема!
— Как называется? — Художник вскочил. Кинулся куда-то вглубь студии. В его руках неведомо как появились карандаши, плотная бумага. Он что-то лихорадочно искал, расшвыривал наброски.
— Тут есть определенная трудность. Но это Президент выдал концепцию, сам понимаешь. Спорить было трудно. В общем, аббревиатура — ОЗГИ.
— Как? РОЗГИ? Так это ж круто!
Орлов задумчиво смотрел на суетящегося художника.
— Однако, — наконец сказал Костя. — Может быть, действительно… Круто. Там не совсем розги, там ОЗГИ.
— Плевать! — Василий Иванович уже кинул на колени переносной мольберт и что-то увлеченно чиркал карандашом на бумаге.
— Как скажешь. — Константин махнул рукой и принялся за чай.
Смотреть, как художник работает, было интересно. Так, наверное, интересно смотреть за любым человеком, который занимается действительно своим делом. Не отдувается на опротивевшей службе, для галочки в табеле с почасовой оплатой, а увлечен любимым делом, к которому чувствует призвание. Так выглядят музыканты, обожествляющие музыку, художники, которые даже во сне не перестают создавать картины. Таким может быть водитель-дальнобойщик, которому дорога стала домом. Кто угодно. Лишь бы он по-настоящему любил свою работу.
Василий Иванович вскакивал, что-то находил в справочниках. Открывал толстые книги с иллюстрациями, что-то там рассматривал под лупой. Менял карандаши. Выбрасывал неудачные эскизы.
— Должно быть просто! — говорил художник, поднимая указательный палец вверх. — Просто, но емко! Понимаешь? И чтобы сразу становилось ясно.
