Я промолчал, и Роберту пришлось продолжать самостоятельно.
— Люди привыкли называть чудом все. что не смогли объяснить. Знаете, классические примеры из времен пещерных. Солнце всходит и заходит. Непонятно? Чудо! Ветер дует, опять непонятно — снова чудо. Дождь... Вадим, вы ведь не считаете дождь чудом?
Я слегка зевнул. Не очень люблю, когда начинают так издалека, декларируя прописные истины. Роберт словно читал вступительную часть брошюры «Основы атеизма» для младших школьников. Что там у него дальше по плану? Миражи и северные сияния, электричество и радиация? Это ж когда мы до Белого шара доберемся?
— После трех-четырех недель жары могу и посчитать, — ответил я.
Роберт послушно улыбнулся.
— Да, я вижу, вы поняли, к чему я веду, — в интуиции ему не откажешь. — Так называемые чудеса раньше или позже получали свое объяснение, и из числа чудес изгонялись. Со временем люди поумнели или, лучше сказать, накопили достаточно опыта и перестали все пока еще не объясненное записывать в чудеса. Но с Белым шаром почему-то произошел откат к каменному веку. Снова здорово — непонятно, значит чудо. Почему, Вадим?
Ну вот опять... что за манера вести разговор? Задает вопрос не то, чтобы совсем риторический, но не предполагающий возможности четкого и конкретного ответа. Но смотрит выжидающе, этого самого ответа требуя.
Я пожал плечами. Если буду и дальше общаться с Робертом, этот жест у меня чуть ли не условный рефлекс превратится. Или в нервный тик — по ситуации.
— Наверное, потому, что не просто непонятно, а очень непонятно. — сказал я. И тут же поспешил добавить:
— Только, пожалуйста, не надо приводить примеры очень непонятных поначалу явлений, так и не пробившихся в разряд чудес. Есть же еще одна причина — внешние аналогии. Они ведь просто убийственные, согласитесь. Заклинания — тарабарские фразы, маги... ведь не каждому смертному суждено... и мгновенный результат, зачастую шокирующий современную науку.
Я неожиданно для самого себя рассмеялся.
— Помните один старый, советский еще детский фильм... Там детишки осмотрели ступу Бабы Яги и очень умный и технически продвинутый мальчик обнаружил в ней реактивный двигатель. Так вот, ученые ступу осматривают — а никакого двигателя нет. Ладно бы нашли не реактивный, а какой-нибудь непонятной конструкции — так ведь никакого нет. хоть ты тресни! А ступа, черт ее побери, летает!
Роберт улыбнулся почти знакомой улыбкой.
— Если двигатель не нашли, это не значит, что его нет.
— Вы, стало быть, этот двигатель ищите? — спросил я. Вроде бы, доброжелательно спрашивал, но сарказм как-то все-таки пробрался в мой голос.
— Образно выражаясь, да, — Роберт кивнул головой, не убирая улыбку с лица. — Я просто взял за аксиому, что раз ступа летает, значит, двигатель есть. И сделал для себя вывод, что его скрытость от нас не повод отказываться от поиска. Скорее, наоборот.
Роберт, опершись локтями в колени, подался вперед.
— Только я бы, наверное, другую аналогию подобрал. Более подходящую к нашим обстоятельствам, как мне кажется. Представьте, как какое-нибудь первобытное племя, вечно голодающее, вынужденное постоянно драться за кусок мяса, получило в свое распоряжение, скажем, синтезатор пищи. Мощный, полностью автономный. Жми на кнопку и жри от пуза. Только вместо того, чтобы искать кнопку, наши троглодиты начали синтезатор на запчасти разбирать. И еще очень довольны остались — этой железякой хорошо шкуры скоблить, а этой штуковиной здорово можно товарища по башке огреть...
Я покачал головой.
— Даже оставив в стороне... пока... вопрос о полезности для общества такого вот свалившегося с неба блага...
— Это благо уже свалилось, и сей факт стоит принимать как данность, — перебил меня Роберт.
Но меня с мысли сбить было не так просто.
— Говорю же, пока оставим. С чего вы взяли, что Белый шар — синтезатор пищи?
— Я ведь образно, — немного даже обиделся Роберт.
— Это ничего, я тоже образно. Какие есть основания считать, что Белый шар — не ядерная бомба? Все с той же образностью, разумеется. Не опасно ли у ядерной бомбы кнопку искать? — сказал я. и весьма довольный собой откинулся назад, заведя руки за голову.
— А на запчасти разбирать? — тихо и вкрадчиво, с ясно слышимой грустью в голосе, сказал Роберт.
— Да ну вас к черту с вашими аналогиями, — я снова выпрямился, отряхиваясь от осколков разлетевшегося самодовольства. — Готовились к разговору, чувствуется. Где я есть с моими импровизациями?.. От меня-то вам чего надо?
Роберт развел руками.
— А разве непонятно? Мне ваша помощь нужна. На меня уже работают трое курьеров в Киеве, но... Не сочтите за лесть, они не вашего уровня. Например, то заклинание, что вы добыли вчера, для каждого из них оказалось недостижимым.
— Живы? — спросил я быстро. Все-таки, корпоративная солидарность — штука сильная. Особенно в нашем деле.
— Вы невнимательны, Вадим. Я же сказал «работают», а не «работали». Пусть это прозвучит патетически, но жизнь человеческая для меня священна. И безопасность моих соратников выше общей цели, как бы величественная она не была.
— Ну да. — рассеяно сказал я. — К тому же живой курьер полезнее мертвого.
Роберт на мою шпильку не отреагировал никак, и от этого мне стало неуютно. Я себе самому хамом показался, а хамов я не люблю.
— А что же вы от нас, бедных курьеров, хотите? Мы ведь только и можем, что мелкие детальки от Белого шара откручивать.
Да, такое со мной иногда случается. Одно хамство прятать за другим, чуть более деликатным. Ну да ладно, Роберт — человек взрослый, выдержанный. И вообще, черный маг — фигура почти мифическая. Стерпит, сделает скидки на мою поизношенную за последние сутки нервную систему.
— А не вы ли. Вадим, меня послали к черту с моими аналогиями, а? — с доброй такой ехидцей сказал Роберт. — Но могу ответить и в этих рамках. Во-первых, я прошу приносить мне конкретные детальки не для использования в нашем суровом пещерном быту, а для составления представления об агрегате в целом. Вы ведь правы в одном: прежде чем нажимать кнопку, надо понять, стоит ли это делать. Во-вторых, я из этих деталей пытаюсь собрать, скажем так, отдельные узлы. По ним ведь уже судить несколько проще, не находите?
— В-третьих, почему бы самому не попытаться этот агрегат собрать, — задумчиво протянул я.
Роберт слегка поморщился.
— В этом месте аналогии слегка теряют связь с реальностью, не находите? Да, я отрабатываю гипотезу о связи всех фраз Белого шара в единый текст. Но. прошу Вас, не считайте меня этаким безумным ученым. Даже если бы у меня вдруг сейчас оказался под рукой этот самый текст, мне в голову бы не пришло его произносить. До тех пор, пока я четко не буду себе представлять, с чем имею дело. Но говорить пока не о чем, до целого текста безумно, безумно далеко. И я полагаю, процесс составления будет идти параллельно с процессом понимания.
— А если нет? — спросил я.
— Что ж, думаю, этот мост стоит сжечь после того, как мы его перейдем, — с легким смешком сказал Роберт. — Но пока он даже не показался на горизонте. Моя главная цель — исследовать Белый шар... тоже дурацкое название, это ведь только внешний образ, являющийся курьеру при получении тем фразы, но как- то надо это нечто называть... Исследовать, понять, что он из себя представляет.
— Зачем?
Я сначала задал вопрос, и только после этого осознал, что этот вопрос, наверное, самый главный.
— Зачем? — задумчиво повторил Роберт. — Не для получения мирового господства, можете мне поверить. Мне эта шапка не по силам, благодарю покорно. К тому же мировая фантастическая литература учит, что все мировые властители рано или поздно плохо кончают. Причем, чаще рано. Если загибать пальцы, то под номером раз я назову любопытство. Когда под боком находится такой потрясающий объект для изучения, как можно пройти мимо... Под вторым номером... Знаете, Вадим, когда облекаешь мысли в слова, как-то все высокопарно звучит, но я в самом деле хочу что-то сделать для человечества. Бог с ним, назовем это тщеславием, чтобы не казаться лучше, чем я есть в действительности. И третье... как говорится, последнее по списку, но не по значению... Это страх, Вадим.
— Страх? — не понял я. — Страшно исследовать?
— Нет, — покачал головой Роберт. — Страшно не исследовать.
Я с жадностью ждал пояснений, но их не последовало, и через какое-то время, показавшееся мне весьма продолжительным, я вынужден был не без раздражения переспросить:
— То есть?
— То есть... — эхом откликнулся Роберт. — То есть, у меня нет оснований полагать, что я один на всей Земле занимаюсь подобными исследованиями. Исследовать страшно, вы правы. Меня пугает нарастание мощности фраз при их сочетании по две. Всего по две. Возможная прогрессия уже не просто пугает, а ужасает. Требуется величайшая осторожность и колоссальное благоразумие. И... тут уже все просто... себе я доверяю больше, чем кому бы то ни было еще. Поэтому не исследовать гораздо страшнее.
