Он уже бывал здесь, и не раз. С тех пор, надо сказать, ничего не изменилось – все так же зеленела аккуратно подстриженная трава, и все так же неторопливо прогуливались люди. Будто и не было никакой войны. Впрочем, никому из ЭТИХ призыв не грозил, разве что сами пойдут, как молодой Кеннеди. Откровенно говоря, его эпопея добавила Нимицу седых волос на голове – поссориться с одним из самых влиятельных кланов США из-за сопляка, который непонятно как сумел влезть в операцию… И ведь на том не остановился, стервец. Получил заслуженный набор медалей, новое звание, и вовсю намеревался идти в море снова. Пришлось его срочно перевести на другую должность, важную, перспективную, но от болтания в море на катере далекую. Хотя, конечно, если бы не происхождение, из него вышел бы отличный офицер, и даже, может статься, адмирал.
Но, в любом случае, таких – единицы. Большинство же людей, имеющих миллионы, воевать не пойдет. Они вообще считают армию прибежищем неудачников. Почему-то эта мысль вызвала в душе адмирала жесточайшее раздражение, и по ступеням он поднимался, внутренне кипя от злости. Не самое худшее состояние, в меру злому человеку не грозит разжижение мозгов, и мысли в голове рождаются более четкие, а сейчас, как понимал Нимиц, это ему пригодится. Вряд ли президент будет выдергивать его через всю страну просто так, из желания полюбоваться. Близкими приятелями их не назовешь, Рузвельт ценит строптивого техасца как флотоводца, но и только.
Президент ждал его в комнате карт. Здесь он любил работать с картами – отсюда и название, а вовсе не от игр, до которых, кстати, многие президенты тоже были охочи. Но этот кабинет был чисто деловым и весьма удобным. И Рузвельт, сидящий в своем инвалидном кресле, смотрелся в нем донельзя органично.
Шестидесятилетний президент был уже очень давно прикован к креслу. Так давно, что его уже и не помнили без него – полиомиелит… Тем не менее, рукопожатие у него получилось твердым, да и вообще Рузвельт был неожиданно силен. По слухам, когда-то, пытаясь излечиться от своего недуга, очень много занимался спортом, особенно плаванием.
– Прошу вас, Честер, не стесняйтесь. Коньяк? Скотч?
– Виски с содовой, – не то чтобы адмирал обожал эту смесь, но именно такого плебейского вкуса от него ждали, и он не стал разочаровывать президента. Лучше пускай считают тебя недотепистым мужланом, чем решат задвинуть, если сочтут, что ты лезешь куда-то вне пределов компетенции. Случались прецеденты. А Рузвельт очень любит играть роль этакого доброго дядюшки, но при этом оставался политиком, а стало быть, человеком крайне двуличным, умеющим находить свою выгоду в любой грязи и играть на интересах других людей. По слухам, еще и масон… В общем, адмирал Нимиц предпочитал вести себя осторожно.
– Тогда займитесь сами – мне, как видите, никак…
Ну, это он прибеднялся, конечно, хотя, честно сказать, не по чину президенту наливать простому адмиралу, пускай он даже и командующий флотом. А кого-либо рангом пониже в кабинете не наблюдалось, что как бы намекало на конфиденциальность предстоящего разговора. Что же, Нимиц не настолько гордый, чтобы отказываться.
Пока адмирал смешивал себе напиток, Рузвельт сидел, аккуратно сложив руки на животе, и с легкой улыбкой наблюдал за ним. Разумеется, действия Нимица ни на секунду его не обманули, и оба они это знали, однако соблюдали неписаные правила игры. И лишь когда адмирал опустился в кресло и аккуратно отхлебнул из высокого стакана, Рузвельт сделал небрежный жест рукой в сторону разложенных на столе карт:
– Что вы об этом скажете, Честер?
Разумеется, адмирал понял его без дополнительных пояснений. Даже мельком брошенного взгляда хватило, чтобы понять, о чем будет разговор. Конечно, об европейском флоте. Объединенном флоте, который сейчас дамокловым мечом навис над восточным побережьем США. Ну и, разумеется, о войсках противника на Аляске и в Канаде, явно готовящихся к решительному наступлению.
– Вам на дипломатическом языке или можно прямо?
– Лучше прямо.
– Тогда мы в большом дерьме, сэр. Эти мерзавцы крепко взяли нас за жабры. Полагаю, они не начали решительного наступления только потому, что еще не успели накопить на континенте достаточно сил, но это лишь вопрос времени. Они сильнее нас и имеют большой опыт войны на чужой территории. Если так пойдет дальше, нам не хватит сил, чтобы их остановить. Разрешите вопрос, сэр?
– Валяйте, Честер, спрашивайте.
– Почему вы, несмотря на угрозу, перебросили мне часть кораблей? Война на Тихом океане неприятна, однако напрямую Америке не слишком угрожала. Десант на наше побережье – это несерьезно, не японцам проводить такие операции.
– Нас… кгхм… ввели в заблуждение. По каналам, считающимся абсолютно надежными, подбросили информацию, что войны не будет. А потом ударили.
– Знаете, я немного интересовался личностью их командующего, адмирала Лютьенса, господин президент. Сомневаюсь, что ваши аналитики не делали то же самое.
– Делали, – кивнул Рузвельт. – Обычный, ничем не примечательный адмирал… Да, храбр, но у вас, моряков, труса найти сложно. Один раз ухватил удачу за хвост, и только.
– А обратить внимание следовало бы на другое. Это человек, который всегда добивается того, что хочет. И каждый раз пробует что-то новое. Откровенно говоря, я удивлен, что он нам вообще войну объявил – мог бы и просто так напасть. И еще. Заурядный человек не смог бы договориться со всеми, от испанцев до русских. Последних очень трудно заставить плясать под свою дудку.
– И чего же он хочет сейчас?
– Ну, это просто. Он хочет победить. Но сомневаюсь, что ему нужна вульгарная победа силой оружия. Впрочем, он сам нам это скажет.
– Думаете? – Рузвельт резко поднял голову. Стекла очков хищно сверкнули.
– Уверен. Но вначале он нанесет нам тяжелое поражение.
– Где и когда?
– Ну, я вам не Господь Бог, – пожал плечами Нимиц. – Просто Лютьенс, при всех его нестандартных действиях, против логики не идет никогда. Наоборот, он даже слишком логичен, просто его построения мы не всегда можем понять до того, как сложится вся картинка. Просто тогда уже поздно.
– И вы считаете, что он вначале нанесет удар, а потом вступит в переговоры?
– Да. Это как раз простая логика. Они сильнее. Они это знают, мы это знаем. Но простые-то люди не знают! Стало быть, вам просто не дадут право на непопулярные решения. А вот когда он нас сильно побьет, когда все испугаются, он и начнет выдвигать свои условия.
– Вы сможете его остановить, адмирал?
– Не уверен. Скорее нет, чем да. Но я могу попытаться нанести ему серьезный урон, после которого у вас будет возможность вести переговоры не с позиции побежденного. Такой урон, чтобы они знали, что война с нами, даже победоносная, истощит их и не даст добиться своих целей.
