Диана не ответила. Она смотрела в потолок. Глаза широко раскрыты, не мигают. Белое одеяло едва заметно шевелится от дыхания.
Юра подошел ближе, заглянул девочке в глаза. На мгновение накатила дурнота. Он представил себе, что могли видеть эти глаза всего за семнадцать лет.
Он присмотрелся к зрачкам. Теоретически героиновый «приход» должен был уже отпустить, хотя дополнительные дозы могли храниться и дома.
— Извини, девочка, я тебя осмотрю. Не возражаешь?
Диана молчала.
Морозов осторожно снял одеяло. Обнажились худое плечо, рука и часть груди — маленькой и будто бы курносой. Сосок озорно смотрел вверх. Девушка никак не отреагировала.
На бледной коже локтевого сгиба отчетливо виднелись черные точки с красными воспаленными краями. Выше, на предплечье, темнел длинный синяк от жгута. Закручивали грубо, зло. Другая рука была еще чистой.
— Не все так плохо… — пробормотал Юра.
Девочка была худа. Длинные ноги, еще слегка голенастые, в синяках. Под левым коленом гематома. Курчавый лобок. Левая рука прижата к животу. Ребра можно считать. Отведя ладонь, Морозов осторожно тронул кожу. Девочка вздрогнула, напряглась. «Били под дых, но не попадали, — понял Юра. — Надо бы ребра прощупать». На боку несколько крупных синяков, возможно от ботинка.
— Пожалуйста, Диана, перевернись на бок.
Увидев спину, Морозов напрягся. Было непонятно, каким образом девчонка могла лежать. Вдоль позвоночника тянулись длинные, синие с красным, следы ударов не то узкой палкой, не то плетью. Синяки концентрировались на бедрах. Юра присмотрелся, чуть развел ноги девочки. На внутренней поверхности бедер виднелись точки проколов.
Морозов почувствовал дурноту. Такого не было ни в анатомичке, ни на практике в больнице. Он опустил одеяло. Погладил девочку по волосам.
Трагедия, которая разворачивалась в тишине подъезда, ужасала своими масштабами.
Девочка сопротивлялась.
Мать не знала, не могла и не хотела знать всего. Она жила в квартире, не ведая, что по четырем ее стенам проходит передовая. Линия фронта. Война. И маленький солдат, девочка, до последнего защищает свою мать. Искупая страданиями ее и свои собственные ошибки. Защищает от правды. От осознания того, что именно она, мамаша, вогнала дочку в дерьмо по уши. Своим враньем да мелким мещанским быдлячеством, невыносимым в юности и заразным в зрелом возрасте.
Клоп, видя активное сопротивление, решил «слить» девочку. Посадил на наркотики, что было несложно. Работа проститутки — это работа под давлением. Особенно если ты не в VIP-зоне. Коли что не так, могут и бритвой по лицу полоснуть. Как ни крути, а расслабляться надо. Наркота тут — самый логичный выход.
Потом Клоп начал подкладывать все еще трепыхающуюся Диану под клиентов «со странностями». Такие есть везде и всегда. Они много платят, но и много требуют. Слишком много. Иногда чрезмерно. Дальнейшую судьбу малолетней проститутки, которую «сливают», можно было предсказать с легкостью. Одна-две видеокассеты с реальными истязаниями, а затем смерть. Скрупулезно заснятая для клиентов со странностями…
Все, даже смерть, мерилось в порнобизнесе на деньги.
Морозов долго сидел около Дианы, гладил ее по черным спутанным волосам. Что-то говорил, не понимая смысла. Рассказывал сказки. Убаюкивал. Внутри было пусто, черно и выжжено.
В комнату заглянула распухшая от слез Варвара Сергеевна.
— В милицию не звони пока. Не надо, — сказал Морозов.
После того как он пришел в себя, Юра позвонил знакомому врачу-наркологу и определил девочку в отдельную палату.
— Дня за три поставим, конечно. — Врач-нарколог Борисовский Вениамин Давидович был калач тертый. Он видел столько, что одной искалеченной жизнью его было не удивить. — Но что дальше будет? Я, конечно, могу статистику тебе… Но на кой черт? Больше половины таких, как она, возвращаются туда, откуда к нам попали. Только между нами, в отделение их не берут. Бесполезно.
— Продержишь три дня. Я что-нибудь придумаю, — сказал Морозов, внутренне закипая.
— Продержу, — кивнул Борисовский устало. Юра почувствовал угрызения совести. У Вениамина Давидовича сегодня утром умер «клиент». У кого хочешь крыша съедет, а этот нет, работает.
— Спасибо. Мне трех дней хватит.
На следующий день ему надо было идти с Вязниковым к участковому. На душе было мерзко, но втягивать друга в болото Морозов не хотел.
После встречи с контрразведчиком Юра оставил Алексея и двинулся к человеку, который во все времена знал много. Достаточно много для того, чтобы иметь проблемы с разными людьми. Но при всем при этом Лев Дороф много чего умел, а потому с проблемами справлялся сам. За что был уважаем этими самыми разными людьми.
На входе в подъезд высотной многоэтажки был установлен кодовый замок. Морозов почесал затылок, достал из кармана сложенную бумажку с адресом. На затертой табличке около замковой клавиатуры с трудом читалась инструкция по пользованию.
— Набрать 0 и номер квартиры, где… — щурясь разобрал Юра, — …жать кл…
Дальше шла плоская металлическая табличка, тщательно отполированная множеством рук.
— Нажать кл. — Морозов отошел назад, окинул взглядом вереницу уходящих вверх окон. — Какой такой кл?
Снова присмотревшись к замку, он обнаружил едва видимые в ярком солнечном свете очертания ключа на нижней правой кнопке.
— А вот и хитрый «кл». Попался.
Дороф жил в семьдесят девятой квартире. Кодовый замок долго и сосредоточенно пищал, потом кашлянул и спросил:
— Кто?
— Лева, это я. Юра. Звонил вчера.
Вместо ответа из динамика раздался царапающий скрежет, щелкнул магнит замка. Морозов отворил дверь и на всякий случай сказал, наклонившись к замолкшему микрофону:
— Вошел.
Зассанный бесчисленными поколениями собак, кошек и малосознательных жильцов лифт, конвульсивно дергаясь на границах между этажами, потащился вверх.
«Маша сосет», — значилось огромными буквами на закрывшихся дверцах. Ниже были приписаны некоторые эпитеты относительно неизвестной Маши, принадлежавшие уже другой руке, и стрелка вправо. Юра, изнемогая от запаха, повернулся.
«Хотите Машу?» — вопрошал другой образец настенной живописи, снабженный все той же стрелкой, теперь выполненной в виде мужского полового органа.
Шалея от собственной дурости, Морозов покосился в указанном направлении. Увы, узнать судьбу таинственной Маши ему было не суждено. Задняя стенка лифта была густо замазана белой краской.
— Маша наносит ответный удар, — пробормотал Юра.
Двери с утробным рыком распахнулись, наконец выпустив его из своих пахучих недр.
