Новым хозяевам – а они таки у Плотниковой были – не надо было пугать Викторию Андроновну. Ни тогда, ни сейчас. И вовсе уж не надо было взрывать Куприянова для сохранения тайны. Его смерти Сергеев себе простить не мог: как ни крути, а подставил Викино «альтер эго» под удар именно он. И черт его дернул передать документы Куприянычу! Неужели было сложно сообразить, что Плотникова шарахается от бумаг вовсе не потому, что брезгует бывшим любовником? Что за ее нежеланием встретиться стоит природная осторожность и осознанный выбор, а вовсе не женские обиды? Как она сказала тогда, в выгоревшем дотла пресс-пункте?
– Не смей меня ни в чем винить! Я и понятия не имела, какими делами он с тобой занимается! Доволен, Сергеев? Да? Ты этого добивался?
Взрыв ста граммов пластида в сравнительно небольшой комнате очень убедительный аргумент. В тот момент, когда сработало взрывное устройство, дипломат был у Куприянова на коленях. Пресс-пункт к их приходу убрали, как могли, вот только убрать в таких случаях можно далеко не все.
Плотникова была бледна. Под ногами хрустело битое стекло. Гнутые конструкции в углу мало походили на мебель. И пахло в комнате страшно. Кисло, до пощипывания на языке – взрывчаткой и гарью. И сладковато, тошнотно – тем, что не полностью отодрали от стен и пола.
Губы у Виктории Андроновны дрожали, кончик сигареты не попадал в пламя зажигалки. Взглядов Сергеева она избегала, а в тот момент, когда глаза их встречались… Лучше бы этого не происходило – настолько чужим и далеким был ее взгляд.
– Я тут не при чем… – сказала она.
Вика действительно была не при чем, она просто умыла руки. А тот, кто умывает руки вовремя – не виноват. Традиционно и окончательно – невиновен.
Это вердикт.
Можно еще сказать: «Я же вас предупреждала!» – и это будет абсолютной правдой.
Можно искренне плакать на похоронах, как и случилось на следующий день. Только сути произошедшего с Куприяновым не изменить.
Это была бессмысленная, глупая смерть и, главное, совершенно ненужная ни одной из сторон. Зачем убивать там, где можно купить? Это ведь так просто: оплатить преданность новому хозяину.
– Вика, – повторил он. – Не хочешь – не говори. Просто передай Блинову. Или Титаренко. Или Лысенко. В общем, сама решишь кому. Если вы обнародуете свои документы, я обнародую свои. Те, за которыми приезжал Андрей Алексеевич. Поверь, это качественные материалы. Шума будет много. Год назад это никого бы не волновало, но сегодня… Сегодня это будет самое то.
– Зачем ты ввязываешься в это, Миша? – спросила Плотникова неожиданно серьезно. – Это не твоя драка. Ты у нас кто? Ты же человек военный… Был и останешься! Ты же не политик! Куда ж ты прешься, Сергеев, со свиным рылом в калашный ряд! Себя не жаль?
– А что? Убьют?
– Могут, вполне…
– Вика, меня столько раз пытались убить. Очень серьезные люди пытались…
– Везение не длится вечно. Это не твоя полянка, Сергеев. Не строй из себя Мак-Лауда. Тебе от их победы что? Обломится? Кто ты сегодня? Никто! И завтра будешь – никто?! И послезавтра! Пушечное мясо во все времена оставалось только пушечным мясом. Проспись! Тебя банально пользуют!
– А тебя?
Плотникова рассмеялась.
– Меня? Ну, бывший мой любимый, если бы так, как меня пользовал ты, я бы сказала – правильно делаешь, Сергеев! Борись и обрящешь! В случае победы Лысенко я пять лет буду главной журналисткой страны!
На этот раз рассмеялся Сергеев – искренне, совершенно без натуги.
– Журналисткой, Вика? Ты, наверное, опять оговорилась? Ты уже не журналист, Вика, ты цензор, держиморда, да кто угодно, но только не журналист! И прекрасно это понимаешь! А если Лысый победит – ты станешь еще круче. И чем выше ты будешь подниматься, тем меньше у тебя шансов когда-нибудь стать самой собой. Тебя уже ненавидят и боятся твои собственные коллеги. Тебя, бывшую всеобщую любимицу – ненавидят и боятся твои вчерашние друзья. И с каждым днем – это будет прогрессировать…
– А мне плевать! – прошипела она, сощурив свои желтые глаза. – Плевать, понимаешь! Да, те, кто меня теперь не любит, отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте! Честь, совесть – все, что, представь – отдали бы! Мы люди творческие, для нас ненавидеть коллегу – это как дышать – совершенно естественно! Ненавидеть и нежно целовать в щеку, сочувствовать и предавать одновременно, поддерживать на словах и тут же желать занять его место!
– Тебе виднее… Это-то твоя полянка? Да?
– А ты у нас святой?
– Я не святой…
– Слава богу! – обрадовалась Плотникова и заговорила быстро и зло, выплевывая слова ему в лицо. – А я уж думала – ангел во плоти! А если ты, Михаил Александрович, не святой, то скажи мне, зачем ты голову за этого блаженного идиота подставляешь? Ты что, не видишь, что просрано все, что только можно было просрать и даже больше! Они же даже не импотенты, они кастраты! Да с таким кредитом доверия можно было не один, а два срока продержаться, а они все слили за пару лет!
– Вижу, Вика, я не слепой – все вижу. Только дело в том, что и твои, и мои для меня одинаково тошнотворны! И будь моя воля, я бы и своих, и твоих собрал бы мокрыми трусами и выкинул куда подальше! Выкинул бы скопом – всех кто слева, справа и в центре! Но есть одна проблема, Виктория Андроновна! Следующие, те, кто придет к власти завтра, а ведь кто-то придет обязательно, потому что свято место пусто не бывает – они будут еще хуже. Да, я их не знаю, но зато уверен, что они будут в тысячи раз хуже! Жадней! Беспринципней! Циничней! И у каждого из них будет программа, как защитить народ! И берущие за душу лозунги. И они опять будут говорить и воровать, воровать и говорить, говорить и воровать! В этой стране к власти всегда приходят демагоги, а не профессионалы! Ты спрашиваешь, чем твой шеф лучше моего? Да ничем, кроме того, что он мой. Просто сотрудничество с ним больше соответствует моей внутренней сущности! Я ему не присягал, Вика, и я не за него голову подставляю! Я за себя ее подставляю. За свои представления о том, что правильно, а что нет. Что справедливо, а что нет.
Плотникова улыбнулась, едва-едва улыбнулась – приподнялись уголки губ, да в уголках глаз появились «гусиные лапки».
– До сих пор не могу понять, – сказала она, внимательно глядя Сергееву в глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то в их глубине. Это был ее фирменный прием, ввергавший в смущение тех, кто сталкивался с ней в первый раз. Попробуйте выдержать такой вот «сверлящий» взгляд! – Кто же ты на самом деле, Миша. Блаженный? Солдафон безмозглый? Дон Кихот? Десперадо? Что тобой двигает?
– Ты же сказала, что у меня больше нет тайн…
– Это не тайна, Сергеев. Тайна – это сокрытое. А ты сейчас ничего не скрываешь… Забрало поднято! Ах, посмотрите, вот он какой я! Выставляешь свое благородство напоказ? Не верю! Крокодильи слезы! Ты же убийца, Сергеев, профессиональный убийца. Выкованный и закаленный в засекреченной спецшколе меч государства, и то, что это государство давно сгинуло, ничего не меняет. Присяга для тебя, дурака, до сих пор нечто сакральное, а ведь именно тому государству ты и присягал! Но это же неправильно! Бред! Тебя же растили, чтобы ты мог убивать, лгать и менять личины! Ты же должен быть безнравственным, как этот твой Мангуст! Это ты мне должен доказывать до хрипоты, что цель оправдывает средства, а не я тебе! Сергеев, ну, кто, скажи на милость, тебе сказал, что для этой страны одна марионетка будет хуже, чем другая марионетка? Ну кто?! Ведь все равно кто-то будет дергать за нитки! Мы слишком слабы, чтобы быть независимыми, и наше спасение – это выбрать себе достойного покровителя. Нас все равно будут трахать, так пусть уж партнер окажется не промах! Оглянись, Сергеев! У нас не такой большой выбор! Оглянись, подумай, вспомни в конце концов, на кого ты работал всю жизнь! Посмотри на Россию – что, Крутов плохой вариант? Да, он диктатор, готовый монарх, основатель новой императорской фамилии, попомни мои слова! Но он то, что нужно России, а может быть, и то, что нужно нам! Жесткий, волевой правитель, способный сломать хребет любому врагу – внешнему и внутреннему! Он же из твоего бывшего ведомства, ты же его только за одно это обожать должен! У вас же корпоративность расстрелами прививалась! А ты что? Бракованный экземпляр? Или ты просто сломался?
