Хитрый питбуль, почуявший неладное и вернувшийся с наработанного маршрута, стоял от меня метрах в трех, поигрывая гипертрофированными мышцами, словно опытный кикбоксер перед выходом на ринг. Кстати, мышцы у собаки были нереальными для этой породы — не иначе хозяин подкалывал зверя стероидами. Если это так, то мои попытки договориться вряд ли увенчаются успехом — что у людей, что у зверей избыток гормонов провоцирует неконтролируемую ярость. Но чем черт не шутит, вдруг получится? Не хотелось мне начинать свою миссию с убийства собаки, в отличие от людей твари верной и по-своему честной в бою.
— Спокойно, земляк, — тихо пророкотал я, подражая Петренко и максимально приближая тембр голоса к успокаивающему порыкиванию. — Давай по-тихому разойдемся. Ты меня не видел, я тебя — тем более.
Пес стоял метрах в трех от меня и слушал, слегка свесив голову набок. На мгновение мне показалось, что в его пустых глазах мелькнуло какое-то понимание. Но, наверно, мне это только показалось.
Питбуль прыгнул молча, словно стрела, выпущенная из «Гарпуна». Честно говоря, я не ожидал, что собака может так мощно стартануть с места. Тяжелое тело стремительно летело на меня, и думать уже времени не было — дальше работали лишь рефлексы.
Я рывком выдернул из-за спины кулак с зажатым в него ножом-пистолетом. Еле слышно хлопнул выстрел, в руку толкнуло отдачей, и я, словно в замедленном фильме, увидел, как на груди собаки взорвался темный фонтанчик с черной дырой посредине. Тупая пуля патрона СП-4 разворотила грудь собаки и тормознула полет концентрированного комка мышц…
Но этого было мало для того, чтобы полностью остановить атаку.
Пёс упал на траву, не долетев до меня около метра, но тут же как ни в чем не бывало вскочил на ноги и прыгнул на меня снова. Однако скорость его броска была уже не та…
Я резко ушел с линии атаки, одновременно перехватывая нож в правую руку и нанося удар снизу вверх.
Страшные челюсти клацнули совсем близко от моего лица, будто капкан захлопнулся. Но куснуть вторично у питбуля уже не получилось — в его нижней челюсти, почти касаясь шеи гардой, торчал мой стреляющий нож, полностью отработавший в этой схватке свой боевой потенциал.
Пес упал на траву и умер, как подобает бойцу, — молча, без скулежа и свойственных человеку бесполезных просьб о помощи. В его открытых, но уже мертвых глазах все еще плескался боевой азарт, замешанный на чистой, незамутненной ненависти.
Я сделал шаг, наклонился, придержав голову собаки, выдернул нож и вытер клинок о траву. Потом вложил его в ножны, подумал и, встав на одно колено, положил ладонь на глаза собаки. Тепло живого тела согрело остывающие мышцы век, и глаза мертвого бойца закрылись. Достойный враг достоин уважения вне зависимости от того, человек он или зверь.
— Н-да, — раздался со стороны дома задумчивый голос. — Права была сестра, надо было брать обычного волка для охраны дома. Эти модные бойцовые собаки ни на что не годятся.
Я поднял голову.
На широком каменном крыльце дома, расслабленно прислонясь плечом к массивной колонне, стоял Мангуст. В свете вычурных фонарей паркового освещения его фигура смотрелась несколько гротескно. Черная рубашка и свободные брюки того же цвета практически сливались с тенью от колонны и казалось, будто высоко над крыльцом свободно зависло в воздухе мертвенно-бледное лицо слепца.
На месте выдавленных мною глаз была лишь тонкая пленка век, провалившихся внутрь глазниц. Жутковатое зрелище, особенно когда осознаешь, что это твоих рук дело. Но с другой стороны, не я начал на татами бой на уничтожение, в котором если не ты — то тебя. Поэтому, думаю, вряд ли у Мангуста должны быть ко мне претензии. Скорее, это у меня к нему есть некоторые вопросы. Которые я, так и быть, не буду задавать инвалиду, если он добровольно поделится со мной тем, за чем я пришел.
Словно прочитав мои мысли, Мангуст неприятно усмехнулся и отделился от колонны.
Странно… На ринге мне казалось, что он меньше ростом как минимум на голову. Да и с лицом у него творится что-то непонятное… Это тебе не гипертрофированные зубки того клоуна, которого я замочил в коридоре Васькиной квартиры. И совсем не мимолетный глюк, словленный мной во время боя, когда Мангуст увидел зуб, торчащий в моей ноге. Это были натуральные, мощные, звериные клыки, выбегающие из-под верхней губы моего врага.
Я пригляделся, опасаясь, что моя медленно, но неотвратимо сползающая крыша потеряла последний крепеж и съехала теперь уже гарантированно и навсегда.
— Ты лишил меня глаз, сломал мне руку, а теперь проник в мой дом как вор и убил сторожевую собаку. Как ты предпочитаешь умереть, хомо, — быстро или растянуть удовольствие от наслаждения болью?
Говоря все это, Мангуст отделился от колонны и теперь медленно приближался ко мне. Теперь я не сомневался — да, его лицо менялось, вытягиваясь вперед наподобие волчьей морды. С еле слышным хрустом, который я, как ни странно, отчетливо слышал, деформировались челюсти и лицевые кости, лицо обрастало щетиной, удлинялись уши, и утолщались мышцы шеи, словно их кто-то раздувал изнутри невидимым насосом. А ноздри стремительно увеличивающегося носа трепетали, ловя мой запах, который, честно говоря, после ковыряния в помойке и последующих приключений не поймать было сложновато.
— Лучше, конечно, помучиться, — согласился я, поднимаясь с колена. — Тем более что я, в общем-то, помирать не тороплюсь.
— Не торопись, — прорычал Мангуст. — Но даже с учетом моей сломанной руки и выдавленных тобой глаз, вряд ли это будет бой на равных.
В моей голове хаотично метались мысли и обрывки инструкций, полученных от Папы Джумбо.
«Один из зидероксилона, африканского железного дерева, второй — серебряный. Смотри не перепутай».
Мои руки уже привычно скользнули за спину, пальцы коснулись рукоятей экзотических ножей. Я, может, и не перепутаю какой из них какой, но как-то слабо верится, что такую вот тварь можно замочить десятисантиметровым клинком из мягкого металла.
На моих глазах Мангуст трансформировался из человека в двухметровую мохнатую зверюгу с волчьей мордой — и, как мне показалось, наслаждался моим ступором, всем телом впитывая идущие от меня невидимые волны смятения. Ступором, вызванным — чего скрывать — животным страхом при виде эдакого превращения.
Рубашка и брюки Мангуста трещали по швам, расползаясь под натиском обросшей серой шерстью гипертрофированной мышечной массы. Вдавились назад колени, из кончиков пальцев опавшими листочками вывалились на траву ногтевые пластины, уступив место черным когтям, вылезающим из стремительно растущей плоти. Эти когти были немногим меньше клинка моего серебряного ножа, который я уже держал в правой руке, зато их было два десятка в сумме на руках и ногах — вернее, на лапах чудовища. Которое, завершив трансформацию, оскалилось, показав длинные желтые клыки, — и, мощно оттолкнувшись задними лапами, ринулось на меня.
