Александр Лидин - Льды Ктулху

Василий покачал головой, тогда Григорий Арсеньевич протянул ему один из своих длинноствольных револьверов.

— Держи и помни, у тебя всего шесть выстрелов… Готов… Пошли… — и оба они разом метнулись к двери, но возле нее Григорий Арсеньевич чуть замешкался, пропуская Василия вперед. — Герхард, заприте двери и никого, кроме нас, не пускайте. Но и в этом случае убедитесь, что ни я, ни Василий не инфицированы.

Немец кивнул, словно понимал, о чем шла речь.

Вопль повторился, и это словно подстегнуло Василия. Не дожидаясь Григория Арсеньевича, он понесся к корме, пытаясь сообразить, на какой палубе кричали.

В коридорах никого не было, но ближе к корме он заметил двух здоровенных матросов в белых костюмах, которые, очевидно, бежали туда же, куда и он. Не слишком хорошо зная корабль и боясь заблудиться среди бескрайних коридоров, Василий пристроился им в хвост. Однако моряки, привыкшие к узким коридорам, двигались много быстрее.

Еще один поворот, еще одна дверь, лесенка наверх, и новый лабиринт бескрайних переходов. И тут раздался еще один крик. В этот раз он был просто оглушительным. Кричали где-то рядом. Моряки остановились. Только сейчас Василий разглядел, что один из них вооружен обыкновенным револьвером, а другой сжимает в руках пожарный багор.

Вот и нужная дверь. Матрос, тот, что пониже, с револьвером, рванул ручку и шагнул в каюту, его спутник последовал за ним. Василий остановился на пороге, из-за спин дюжих матросов не в состоянии разглядеть, что там происходит. А потом его взгляд скользнул вниз на пол, по которому растекалась лужа темной, густой жидкости. Кровь. Он узнал ее сразу, слишком много смертей повидал Василий на своем коротком веку.

Взяв пистолет наизготовку, он шагнул вперед. Он уже знал, что случилось что-то ужасное, и какими бы храбрыми ни были эти матросы, они явно были не готовы к встрече с тем, что поджидало их в этой каюте. А потом, словно сметенные рукой великана, храбрецы повалились на Василия, сбив его с ног. Револьвер вылетел из его руки, и Василий со всего маха приложился спиной об пол коридора. Боль была сильной, но это ерунда. Много хуже было то, что он выронил оружие, а впридачу на него рухнул один из матросов. Яростно молотя руками и ногами, Василий сдвинул неподвижное тело, голова матроса качнулась, и на Василия уставились мертвые, пустые глаза. Лицо несчастного скривилось от ужаса, превратившись в чудовищную, нечеловеческую маску. Этот человек секунду назад был жив, а теперь мертв, и что самое ужасное, у него вырвали часть живота и теперь кровь и внутренние жидкости вместе с кишками выплеснулись на Василия. Весь в крови и ошметках чужой плоти, он ерзал на ковре, пытаясь подняться, а тварь, убившая матросов (второй тоже, скорее всего, был мертв), метнулась к нему, сжала в смертоносных объятиях. Судя по остаткам платья, это была горничная, только ее белоснежный передник стал красным от крови, и голова… голова ничуть не напоминала голову женщины. Из щек и подбородка вытянулись розовые отростки, увенчанные зубастыми присосками. Они шевелились, словно обладали собственной жизнью, и тянулись, тянулись к лицу Василия. «Медуза Горгона, да и только, — подумалось ему. — Нет, у той змеи были вместо волос, а лицо было божественно прекрасно…» Содрогаясь от отвращения, он попытался подобрать ноги под себя и отшвырнуть тварь, но сделать это оказалось не так-то просто. В какой-то миг он ухватил тварь за руки и закричал от омерзения — костей в руках не было. На них были те же самые присоски. Они, словно гигантские Щупальца, стали обматываться вокруг кулаков Василия, пытаясь сломать ему пальцы. Еще чуть-чуть, и он уже готов был поддаться, разрешить плотоядным присоскам впиться в него.

И тут где-то рядом, над самым ухом, громыхнуло. В тот же миг половина головы твари превратилась в кровавое месиво, забрызгав лицо Василия смесью из крови, мозга и костной крошки. Мгновение чудовище еще сжимало оперативника в своих смертоносных объятиях, а потом кольца разжались.

— Минус раз, — объявил знакомый голос.

Рванувшись изо всех сил, Василий чуть приподнялся на локтях, но, поскользнувшись на залитом кровью полу, рухнул назад, больно ударившись затылком. Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, ухмыляющийся Григорий Арсеньевич с револьвером, из ствола которого тянулась тонкая струйка дымка.

— И что вы тут делаете? — поинтересовался батька Григорий.

— А вы?

— Нехорошо отвечать вопросом на вопрос, — проворчал батька. — Тем не менее, я спросил первым.

Василий прищурился. Как бы хорошо ни относился он к этому человеку, они жили по разную сторону баррикад, и батька Григорий был врагом, а врагу не следовало знать ни про самолет, ни про пакет. Однако врать тоже не стоило. Батька вранье чувствовал за версту и не любил, когда его водят за нос. Значит, нужно сказать правду, но не всю, так, чтобы и тайну не открыть, и не завраться.

— Нам нужно встретиться с патрулем, — неопределенно протянул Василий. — Мы шли от лагеря геологической партии, да нарвались на японцев. С нами был комсорг, но его смертельно ранили…

Батька смерил Василия оценивающим взглядом.

— Сам дострелил?

Василий задохнулся. «Откуда он знает?»

— И не строй мне такую кислую рожу, сам все вижу, — вздохнул батька. — Пакет-то с аэроплана у тебя?

У Василия перехватило дыхание.

— Как… вы…

— А чего тут сложного. Если ты ищешь патруль, которого в этих лесах отродясь не было, значит, тебе нужно что-то передать. На словах? Вряд ли… Значит, у тебя пакет. И еще… Тут в лесу японцев больше, чем грибов, и все про какой-то аэроплан болтают. Так что связать одно с другим сложности не составляет.

— А вы как тут очутились? — в свою очередь спросил Василий.

Батька хмыкнул, потом какое-то время молчал, а когда заговорил, произносил слова медленно, словно с большим трудом подбирая их.

— Скажем так… Я получил тревожный сигнал от своих друзей и приехал им помочь. Можешь не волноваться, к твоему пакету у меня нет никакого интереса. Только вот я с помощью, боюсь, опоздал, — и он кивнул в сторону темного дома, обнесенного высоким забором.

— Ну, долго вы еще болтать будете? — встрял, не выдержав, Федот. — Скоро уж совсем стемнеет.

— Может, не пойдете? — батька поигрывал револьвером.