– Не кричите, гражданин Гончаров. Вы на допросе, – поморщилась комиссар, застыдившись своего испуга. – Оружие вы могли спрятать для других целей или купить. Все покупается и продается, нужно только знать каналы.
– Но я их не знаю!
– Голословное утверждение.
– А презумпция невиновности уже не действует?
– Действует. Именно поэтому мы с вами беседуем, в противном случае дело уже передали бы в суд. Понимаете, в Крушинина просто некому было стрелять, кроме вас. Сознайтесь, и дело значительно упростится.
– Где, по крайней мере, я его застрелил, по вашему мнению? Может быть, меня там и вовсе не было или у меня случился приступ лунатизма…
– Ага, ближе к делу! – обрадовалась Круглова. – Похвально, что вы готовы сотрудничать со следствием. А Крушинина застрелили меньше часа назад, на берегу озера. Того самого, с которого вы только что вернулись! Так что отвертеться не удастся. Место открытое, посещают его редко.
Современная полиция работает более чем оперативно! Пока я ехал, они обнаружили труп, выяснили, кто был в районе озера, нашли и арестовали меня… Жаль только, вся их активность не принесет пользы.
– Видите ли, госпожа… Простите, комиссар Круглова. Теперь я припоминаю некоторые странности в своей прогулке.
– Отлично, – ободряюще произнесла следователь.
– Я слышал три выстрела. Сначала один и спустя несколько секунд еще два. Но они прозвучали поодаль. Я даже не понял где. Сам я в это время гулял в пальмовой роще и не был уверен, что слышу именно выстрелы. Поэтому и не насторожился.
– Вот как? Слышали, но ничего не видели… А зачем вы пошли в рощу?
– Я же сказал: гулял. Любовался природой. Слушал шум ветра. Едва не наступил на змею…
– Вы говорите иносказательно?
– Нет, конечно. В траве пряталась змея. Яркая. Наверное, из Индии приползла.
Круглова нахмурилась:
– Медицинский трассер ваших имплантатов показывает ваше местоположение с интервалом в пять минут. Теоретически вы вполне могли быть в пальмовой роще… А потом подняться на пригорок и расстрелять Крушинина из винтовки или даже из пистолета – если вы хорошо стреляете.
– Я стреляю посредственно.
– Еще одно голословное утверждение. Даже если вы и не стреляли никогда, несколько занятий в виртуальном тире с сеансом обучающей терапии, и вы сможете стрелять без промаха.
– Надеюсь, вы найдете доказательства того, что я не подвергался подобным процедурам.
– Запрос уже сделан, – сообщила следователь. – Но трудно будет доказать, что вы не проходили стрелковую подготовку нигде. Вот если нам удастся узнать, где вы обучались стрелять, – дело другое. Это станет практически неоспоримой уликой.
– Можно задать вопрос? – спросил я. – Зачем на озеро поехал сам Крушинин? Вы не узнали?
– Мы не можем выяснить, зачем туда отправились вы, хотя и нашли вас сразу же. А Крушинин мертв, если помните.
– Моя мотивация незатейлива. Поддался ностальгии, решил побродить по полянам детства.
– Кстати, ностальгия может послужить и мотивом для убийства! – Комиссар как-то хищно оскалилась.
Ко всему прочему у нее были кривые зубы. Ладно, пусть внешность ее устраивала. Но зубы можно было поправить еще в мое время. Неужели сейчас нет хороших стоматологов?
– И еще, только сейчас сообразил. Зачем мне его убивать, когда его снова могут воскресить? – поинтересовался я.
Следователь даже покраснела от негодования:
– Не прикидывайтесь, гражданин Гончаров!
– В каком смысле – не прикидывайтесь? Его что, нельзя теперь воскресить?
– Можно. Но не сразу. И вы прекрасно осведомлены, зачем сейчас убивают людей. Об этом написано в брошюрах для вновь воскрешенных.
– Не добрался до такого места, поэтому вынужден вас огорчить – понятия не имею.
– Значит, вы все-таки упорствуете? Вынуждена препроводить вас в изолированную камеру без возможности подключения к виртуальному пространству. До получения ордера от судьи.
– Я имею право на адвоката? На звонок сыну или внуку? Знаете ли, я еще не вполне хорошо ориентируюсь в современном мире.
– Все вы так говорите, – заявила комиссар. – А три четверти преступлений совершается воскрешенными. И чем дальше в прошлое, тем тяжелее проступки.
– Значит, меня будут судить без адвоката и расстреляют на рассвете?
– Не юродствуйте, Гончаров. Максимум, что вам грозит, – три года исправительных работ и возмещение ущерба «Авалону». Но в случае чистосердечного признания наказание будет мягче. Особенно учитывая ваше положение. Вы еще не вполне освоились и не привыкли к современным реалиям.
– Но я правда его не убивал!
– В камеру!
Меня вывели из кабинета.
* * *
Видно, Минтимер за день действительно устал. Выпив пару рюмок водки, он расслабился. Взгляд соратника стал задумчивым, изучающим.
– Ты-то как, против кого борешься? – спросил он Хонгра, поддевая ложкой кусочек тушенки вместе с дрожащим прозрачным желе.
– Я – за свободу, – ответил революционер, подбрасывая в костер несколько тоненьких веточек. Сухое дерево сразу вспыхнуло ярким бездымным пламенем. – Свобода превыше всего.
– За свободу… Красиво звучит. Только совсем непонятно. Свобода ведь у каждого своя. А большой свободе не очень-то и нужно, чтобы за нее боролись. Она, свобода, не сама по себе, а вместе с нами. Она есть, когда каждый свободен или когда ты сам свободен, если на то пошло… Так что бороться можно против кого-то, а не за кого-то. Ты же не Робин Гуд?
– Нет, я не Робин Гуд. Хотя в экспроприациях участвовать приходилось. На нужды партии.
– Даже так? – Минтимер взглянул на Хонгра уважительно. – Ну да, ты, наверное, из седого прошлого… Двадцатый век?
– Нет. Я жил позже. Вырос в Калмыкии, потом мы дрались за независимость Тибета. Среди соратников было много буддистов. Они верили в перерождение. Как оказалось, не зря. Но в тот раз китайцы победили, подмяли Тибет под себя. Я узнал об этом только теперь – тогда дела шли совсем неплохо, казалось, победа не за горами. Обидно, что мы погибали зря…
– Тибет – всего лишь пешка в игре. Хоть и на ключевой клетке, – хмыкнул Минтимер. – Все человечество хотят подмять под себя. Понимаешь?
– Понимаю, – слегка удивился Хонгр. Неужели гость хочет прочесть ему лекцию по современному мироустройству?
– А кто – понимаешь?
– Машины? – предположил Хонгр. – Или интегрированная в электронное правительство элита, трехсотлетние старики, которые хотят, чтобы люди жили по их воле? Я не до конца разобрался. Меня воскресили и забросили сюда, на точку, приказали не высовываться. Но я наблюдаю, анализирую. Иногда кажется, что дела обстоят не так уж и мрачно, а иногда, наоборот, думаю, что наше дело безнадежно. Людям нравится жить так, как они живут. Нет революционной ситуации. И искусственно ее не создать…
