Метрах в двухстах от входа левую часть тоннеля перегораживал стенка, из которой через треть секунды после пересечения чем-нибудь прохода шарахало мощным лазером.
Далее по тоннелю через каждые триста метров стояли такие же, где дырки чередовались правая-левая-правая. Только вы успевали привыкнуть к такой болтанке, как тринадцатая стенка ловила вас на оптическую иллюзию и на привычку. Надо было, наплевав на последовательность и на то, что подсказывают рефлексы, ехать прямо в стену.
Проскочив, я резко притормозил, пережидая, пока погаснут лазеры, ловящие слишком разогнавшегося ездока. Где-то сзади что-то, наверно летун, взорвалось. Я вжал себя в кресло двумя ЖЕ, и глянул на радар.
Летунов осталось трое. Глайдер успешно прорвался через первую полосу препятствий. Автопилотиться, какашка с крылышками..
Вторая полоса препятствий составлялась лазерами. Об этом мне напомнила лазерная сеточка, неожиданно появившаяся передо мной в двухстах метров. Успев вывернуть, я проехался немного по потолку, и скользнул в дырку, открывшуюся в сплошном перекрытии тоннеля напополам вдоль.
Проехав немного под сеточкой, тележка перемахнула небольшую щель случай медленной езды. Отсчитав за щелью три дырки, я нырнул в четвертую, вовремя уходя от очередной обманки – впереди по курсу стояли ретгеновские лазеры, а наверху – безобидные красные.
Затем начиналось обычное чередование дырок, предназначенное, в основном, для придания желудку желания вылезти из брюшной полости в грудную, чтоб отдышаться.
Далее туннель разветвлялся на две ветви. Правая вела к хорошему обрыву. Левая тоже, но там, если выехать к нему на 70 километрах, можно было попасть в продолжение гонок.
Я еле-еле вписался в тоннель, и приземлившись с грохотом и легким сотрясением всех внутренностей и наружностей, погнал дальше. Это начинало нравиться. Скорость высокая, сигара вкусная, развлечений хватает. Чего еще для счастья надо?
Два ЖЕ, треть ЭМ и вперед.
Впереди меня, глайдера и двух летунов ждали новые развлечения – восемь якобы сплошных стен, где надо было знать, куда ехать. Между пятой и шестой сила тяжести менялась от местных 0,6 ЖЕ до пяти.
– Бр-р-р-р-р! – только и сказал я, вылетая из этой полосы. Встряска потрясающая.
Через секунду я оказался в основном тоннеле, куда сходились, почти одновременно, девять боковых ответвлений, и чтоб не вылететь в одно из них, опять пришлось использовать спираль, да и то тележка чуть не залетела в боковое ответвление. А это был бы большой Бум! и все.
Я перемахнул через один обрыв, на этот раз прямой и не очень широкий, и стал разгоняться – впереди на десяток-другой километров была ровная трасса.
Глайдер и присосавшиеся к нему два летуна догнали меня на втором километре. И опять принялись пулять лазерами налево и направо. За спиной, очень удивив, начал постреливать автомат. Катрин, солнышко мое крепкожелудочное, не вырубилась от этой гонки, и теперь выполняет главную задачу – не дать нас сбить до того, так мы доберемся до базы.
Я позволил себе немножко прослезиться от умиления, а потом снова сосредоточился на трассе. Будучи на таковой, эмоции лучше засунуть глубоко и в карман
Я поднял роль чуть-чуть повыше и тачанка, пошипывая паром, разогналась до максимума.
Ребята сзади не отставали, вовсю освещая дорогу. Тачку тряхнуло, и экран компьютера заматерился, сообщая, что грохнут кожух преобразователя. Эдак они во что-то посерьезней скоро попадут, если не помешать.
Прикинув, что до ближайшего маневра не менее минуты, я поставил тачанку на автопилот, отстегнулся, отодрал привязанный сбоку кресла гранатомет, и выпустил в тоннель две обоймы. Летуны пропали, а вот глайдер всего лишь пару раз чиркнуло о стены. И только-то. Надо его как-то засунуть под пушку, что довольно просто, если не считать торможения с много ЖЕ.
Пристегнувшись, я вспомнил, что впереди обрыв метров сто длинной. Автопилот сбросил скорость до 180, и надо было разгоняться до 250.
Незабываемые ощущения.
Сначала три ЖЕ вжимают в спинку кресла, а потом наступает состояние невесомости. Резкий переход заставляет всю пищеварительную систему от губ до ануса рваться наружу. Кошмар!
Перескочив и влетев в Тоннель, который в этом месте был наклонный, чтоб после приземления хоть что-то осталось, я заложил спираль, и стал морально готовиться к торможению.
Проскочив последнюю дырку в перегородке, я глянул на радар. Глайдер тоже проскочил. До базы оставалось всего двадцать километров, и уже пора было его сбивать со следа.
Обойдя одинокий лазерный луч, я изготовил к бою пушку, набрал воздуха и затормозил.
Глайдер просвистел надо мной, как снаряд, но я этого почти не заметил. Все внимание переключилось на сжимавшие грудь ремни. За этим занятием я еле-еле успел выстрелить куда-то в сторону глайдера. Когда давление на грудь прекратилось, я глянул на радар. Глайдер, затормозив, разворачивался в мою сторону.
Ура! Лобовая!
Я выдал на наушники максимум громкости, выплюнул окурок, плотно стиснул зубы и погнал вперед.
Он тоже.
Он начал стрелять
Я тоже, и, заревев что-то из злоблинских ругательств, закрутил спираль…
Когда все вокруг заволоклось пламенем, мне показалось, что нас взорвали. Потом громкий свист и ударивший в маску кусок чего-то сообщил мне, что взорвались не мы.
Еле успев прибить рукой вспыхнувшие волосы, я автоматически объехал два провала и стал затормаживать. До базы оставалось десять километров чистой дороги. Торможение, плавное и нежное после такой гонки, остановило тачанку у платформы, с которой начиналась лесенка в один из домиков старого города.
Вырубив мотор, я расстегнул ремни и закрыл глаза. Хорошо-то как. Даже сказать нечего. Посидеть бы так минут эдак бесконечность.
Но некогда. Время не деньги, а жизни двух потенциально ценных, да еще и девушек.
Скрипя зубами и хрустя заклинившими, чтоб не расстегнуться, суставами, я вылез из кресла и, похрустывая, размялся. Переступая, как инвалид гравитационных войн, я пошел смотреть, как там мой ценный груз.
Увиденная картина мгновенно провентилировала отупевшие мозги. Прислонившись спиной к коробке реактора сидела Катрин, сжимая правой рукой автомат, лежавший на правом колене подогнутой под себя ноги. Лицо серо-зеленое, из носа сочится кровь, глаза закрыты. Нирра и Танита лежали там же, где я их привязал. Обе чуть заметно дышали.
– Катрин. – шепнул я. Она приоткрыла глаза ровно настолько, чтобы видеть меня. И прошептала ласково:
– Гад ты эдакий!
– Спасибо. Приехали уже. Тебя отстегнуть или ты еще можешь двигаться?
Она измученно улыбнулась, и стала медленно расстегиваться. Теоретически наступил хороший момент для первого поцелуя. Однако человек, хорошо знакомый с практикой, вроде меня, а не только с теорией, вроде нее, хорошо знает, что расслабляться, даже немного, хорошо в специально отведенных для этого местах вроде моей базы. С другой стороны, такие моменты, если их упустить, добротно приковывают к себе внимание, обрастая, как бульон плесенью, обидами. Значить, делаем так. Закуриваем. Шагаем поближе к тележке, и когда она со стоном распрямляется, подаем руку.
