Ривка тоже улыбалась: очевидно, сходство рынков поразило и ее. И при более внимательном рассмотрении Мойше обнаружил, что не все мужчины и женщины на рынке были арабами. Были и евреи, большей частью в рабочей или просто длинной одежде, которая, однако, была более открытой, чем одеяния, в которые кутались арабские женщины.
Пара евреев с медными подсвечниками в руках прошли совсем рядом с экипажем. Они говорили громко и оживленно. Улыбка Ривки исчезла.
— Я не понимаю их, — сказала она.
— Они говорят на иврите, а не на идиш, — объяснил Мойше и слегка вздрогнул.
Сам он смог разобрать только несколько слов. Учить иврит в молитвах и по-настоящему говорить на нем — это совершенно разные вещи. Ему понадобится многому научиться здесь. Как скоро он сможет управиться?
Они миновали рынок. Дома и лавки снова придвинулись вплотную. На перекрестках больших улиц движением управляли британские солдаты — точнее, пытались делать это: арабы и евреи в Хайфе не склонны были подчиняться командам, как послушное население Лондона.
Через пару кварталов дорога начала петлять. Невысокий молодой парень в рубашке с короткими рукавами и в брюках хаки выскочил вперед перед экипажем, в котором ехала семья Русецких. Он направил пистолет в лидо кучера.
— Теперь вы сойдете, — сказал он по-английски с сильным акцентом.
Полковник Истер потянулся к оружию. Молодой человек обвел взглядом крыши по обе стороны дороги. С десяток мужчин, вооруженных винтовками и автоматами, — у большинства лица были скрыты под платками — взяли на прицел оба экипажа, направлявшихся к британским казармам.
Очень медленно и осторожно Истер убрал руку.
Самоуверенный молодой человек, появившийся первым, улыбнулся, словно это был рядовой случай, а не что-то из ряда вон выходящее.
— Ах, как это хорошо, это очень хорошо, — сказал он. — Вы очень понятливый человек, полковник.
— В чем же смысл этой… этой дурацкой дерзости? — потребовал ответа Истер. Судя по его тону, имей он хоть малейший шанс на успех, он принял бы бой.
— Мы освобождаем вас от ваших гостей, — ответил нападавший.
Он отвел взгляд от англичанина, посмотрел на Мойше и заговорил на идиш:
— Вы и ваша семья, выходите из экипажа и пойдемте со мной.
— Почему? — спросил Мойше на том же языке. — Если вы именно тот, за кого я вас принимаю, то я в любом случае стал бы говорить с вами.
— Да, и сказали бы нам то, что хотят британцы, — ответил парень с пистолетом. — Теперь выходите — я не собираюсь спорить с вами целый день.
Мойше вылез из повозки, помог спуститься жене и сыну. Размахивая пистолетом, налетчик повел их через ближайшие ворота во двор, где было еще двое вооруженных людей. Один из них отложил винтовку и завязал глаза всем Русецким.
Когда он завязывал глаза Мойше, он заговорил на иврите — совсем короткое предложение, смысл которого дошел до Мойше спустя мгновение. Примерно то же самое сказал бы в такой ситуации он сам:
— Отличная работа, Менахем.
— Спасибо, но не надо болтовни, — ответил налетчик. Значит, он и был Менахемом. Он легонько толкнул Мойше в спину, а кто-то другой подхватил его под локоть.
— Двигайтесь.
Не имея выбора, Русецкий повиновался.
* * *
Большие Уроды толкали тележки с боеприпасами к истребителю Теэрца. Большинство из них относились к темно-коричневой разновидности тосевитов — в отличие от розово-смуглого типа. Темно-коричневые тосевиты в этой части малой континентальной массы были более склонны к сотрудничеству с Расой, чем те, что посветлее. Насколько знал бывший командир полета, светлокожие обращались с темнокожими настолько плохо, что правление Расы по сравнению с этим должно было показаться благом.
Его пасть открылась от удивления. Раньше он думал: Большой Урод — это Большой Урод, и этим все сказано. А сами тосевиты, видимо, смотрели на проблему иначе.
Эти тосевиты сняли с себя туники, закрывавшие верхнюю часть тел. Используемая в обмене веществ вода, охлаждающая их тела, блестела на их шкурах. Судя по всему, им было жарко.
Для Теэрца температура была вполне подходящей, а вот влажность воздуха — излишне велика. Но это единственное, что смущало его в здешнем климате, во Флориде. Ему довелось провести зимы в Маньчжурии и Японии, по сравнению с которыми Флорида казалась чудесной.
Двое самцов, обслуживавших истребитель Теэрца, начали загружать его.
— Как, только две ракеты «воздух — воздух»? — сердито спросил он.
— Будьте благодарны за то, что вы получили две, господин, — ответил старший — плотный самец по имени Уммфак.
Хотя формально обслуга истребителей подчинялась пилотам, те, кто был поумнее, обращались с Уммфаком и его коллегами как с равными — за что и получали лучшие боеприпасы.
— Очень скоро, — продолжил Уммфак, — не останется ничего, кроме пушечных снарядов, так что мы и Большие Уроды будем сражаться в ближнем бою.
— Неприятная мысль, — сказал Теэрц и вздохнул. — Но вы, вероятно, правы. Похоже, теперь боевые действия пойдут именно так. — Он постучал по обшивке фюзеляжа истребителя. — Слава Императору, что мы все еще летаем на более совершенных машинах.
— Вы совершенно правы, — сказал Уммфак. — Но даже они нуждаются в запасных частях…
Теэрц забрался в кабину и уютно свернулся на бронированном мягком сиденье, как будто был детенышем, свернувшимся внутри яйца. Он не хотел думать о проблеме запасных частей. Большие Уроды уже начали летать на машинах, гораздо более опасных для его истребителя, чем те, которыми они располагали, когда Раса впервые высадилась на Тосев-3.
Он снова с горечью рассмеялся. Считалось, что у Больших Уродов вообще нет никаких самолетов. Считалось, что они — варвары дотехнологической эры. Насколько он знал, они действительно были варварами: вряд ли хоть один самец, побывавший в японском плену, стал бы с этим спорить. А вот дотехнологическая эра на поверку оказалась совсем другой.
Он пробежал глазами полетный лист. Все было, как положено. Он сунул коготь в пространство между незакрепленным куском обивки и внутренней стенкой кабины. Сосуд с имбирем никто не обнаружил. Это хорошо. Японцы приучили его к этому снадобью, когда он был в плену.
Сбежав, он обнаружил, что многие его сотоварищи попробовали имбирь по собственному желанию.
Он вызвал местного командира полетов и получил разрешение на взлет. Турбины истребителя проснулись и взревели. Вибрация и шум вызвали приятное и знакомое ощущение.
Он вырулил на взлетную полосу, затем круто взлетел — ускорение сильно вдавило его в сиденье. Горизонт перед ним чудесно раздвинулся, как всегда бывает при взлете. Это расширение радовало его здесь меньше, чем при полетах на других базах, потому что в глаза сразу же бросились руины Майами.
