Во время очередной атаки рыжего Тварь не стала уклоняться, а молниеносно метнулась навстречу, проскользнула под смыкающимися челюстями пса — и развернулась. Под облезлой шерстью напряглись мышцы, налились каменной твердостью — Тварь боком ударила пса в лапу, он пошатнулся, стал заваливаться, дернулся, тщетно пытаясь восстановить равновесие. Тварь прыгнула, разевая пасть. Крысиные зубы впились в жилистую шею, прокусили покрытую рыжим мехом шкуру, разорвали артерию… Пес, еще не сознавая, что произошло, шарахнулся в сторону, увлекая повисшую на горле Тварь, рванулся из последних сил. И рухнул на бок. Тварь дернула головой, разрывая горло умирающего пса, и нырнула длинным рылом в исходящую кровью рану. Задние лапы оттолкнулись, заскребли, посылая вперед тело, которое неожиданно стало гибким и тонким, как у змеи…
Тварь ввинчивалась, вгрызалась в тощую тушку слепой собаки. Снаружи остался только поджарый копчик, потом исчез и он. Кровь перестала сочиться, труп собаки замер.
Шли часы, тело оставалось неподвижным. Тварь получила достаточно строительного материала, чтобы нервные клетки росли и делились — для контроля над большим телом их требовалось много. Кроме того, Тварь исследовала мозг слепой собаки, и здесь ее ждало разочарование — если так можно выразиться. На самом деле Тварь не ведала человеческих эмоций, надежды и разочарования были ей равно неизвестны. Однако она убедилась, что мозг более крупного существа не превосходит мозг крысенка. Да, обоняние и слух были развиты лучше, так как им надлежало компенсировать отсутствие зрения. Слепой пес был отчасти чувствителен к аномалиям, способен ощущать радиоактивность, обладал зачатками телепатических талантов. На этом преимущества заканчивались. Крыса превосходила его по большинству параметров, ее мозг был меньше, но лучше подходил для исполнения заложенной в Тварь программы. Тварь не стала отказываться от первого захваченного ею разума, напротив — крысиный интеллект остался основным.
Ближе к рассвету рыжее тело зашевелилось — процесс трансформации был запущен. Стала колебаться температура, поочередно сокращались группы мышц, дергались лапы, напрягались и снова опадали уши, челюсти периодически рефлекторно щелкали, выполняя команды изменяющегося мозга… Заросшие шерстью глазницы начали опухать, наливаться горячими волдырями… Это выглядело бы отвратительно с человеческой точки зрения, но за процессом трансформации никто не наблюдал, а самой Твари были чужды эстетические соображения. Она знала лишь целесообразность и стремилась как можно точнее подготовить тело к исполнению программы.
Когда первые солнечные лучи коснулись верхушек деревьев, тело слепой собаки стала сотрясать дрожь. Конечности стремительно распрямлялись и тут же судорожно подтягивались к животу, мышцы под рыжей шкурой вздувались узлами, опадали и снова напрягались. Опухоли в глазницах лопнули, из прорех выкатились несколько темных капель, смочили короткую шерсть, заплутали в рыжих завитках. Из пасти вытекла мутная жидкость, потом все замерло.
А лес начал пробуждаться. Где-то подала голос пичуга, откликнулась другая… Раздались тяжелые хлопки крыльев, голоса мелких птичек смолкли, на поляну спикировал ворон Замер, кося круглым глазом на рыжее тело, сделал несколько шагов, снова оглядел похожую на собаку Тварь. Ему хотелось отведать мертвечины — он считал, что Тварь мертва, потому что от нее исходил запах смерти. Но ворон чувствовал и другие запахи, потому опасался. Он сделал еще шаг и замер, настороженно блестя глазом.
По рыжему телу пробежала судорога, ворон подпрыгнул, расправляя крылья. Тварь совершила длинный прыжок. Казалось невозможным, чтобы зверь, лежавший на боку, так стремительно двигался, расслабленная поза не должна была позволить мгновенно напрячь мышцы, но Твари это удалось. Ворон едва сумел опередить противника и, шумно хлопая крыльями, взлетел над поляной. В пасти Твари осталось черное перо. Ворон недовольно каркнул и спикировал с ветки, пролетел над замершим рыжим зверем, описал круг, набирая высоту.
Тварь не глядела на птицу, которая уже не могла послужить пищей. Ворон летел слишком высоко, чтобы его можно было достать в прыжке, а бессмысленные вещи Твари были неинтересны. Она привстала, склонила уродливую голову, на которой поблескивали бусинками крысиные глазки. Шея напряглась, Тварь приоткрыла пасть, судорожно передернулась… По шее пробегали волны, потом Тварь стала блевать — она отрыгивала красные ошметки, клочья серой шкуры, мелкие косточки — все, что осталось от крысенка, чей мозг продолжал служить ей по-прежнему. Остатки крысиного тела в глотке мешали дышать, их пришлось отрыгнуть, но они все еще могли пригодиться — в качестве пищи. Тварь подобрала то, что вывалилось из пасти, и стала медленно жевать. Она не спешила, потому что ей требовалось время, чтобы восстановить координацию движений.
Пока шагали к свалке, сталкеры в основном помалкивали. Курбан пару раз указал младшему приятелю на аномалии, дал кое-какие пояснения. Слепой догадывался, что Эфиоп слушает эти лекции не в первый раз. Блондин не спорил, не перебивал, но лицо у него было такое сонное и кивал он так уныло, что сделалось ясно — лекции надоели. Может, Курбан нарочно показывал Слепому, что натаскивает молодого, обучает зональным премудростям? А зачем? Демонстрирует случайному попутчику, какой он правильный сталкер, с понятием? Ну и Зона с ним, каждый самоутверждается как умеет. Или он надеется, что Слепой его похвалит, когда станет трепаться с Корейцем? Слепой и так видел, что Курбан — опытный бродяга, но распространяться об этом не собирался. Наконец вышли на шоссе с ржавеющими остовами грузовиков, среди которых выделялась БМП. Обогнули брошенную технику, и открылся вид на обнесенный колючей проволокой лагерь. Слепой присвистнул — в самом деле кое-что изменилось! Несколько грузовиков и автобусов исчезли, на месте, где он привык видеть старые железяки, чернели неглубокие воронки. Грунт в них спекся и местами маслянисто поблескивал, как стекло, — это было заметно даже издали.
Вокруг воронок брошенные автобусы и грузовики пострадали: борта, обращенные к черным ямам, выгнулись, были сплющены и смяты, деревянные кузова обгорели. Старая пожарная машина, краска на которой за годы выцвела и приобрела розовый оттенок, оказалась заброшена взрывом на вертолет, замерший посреди лагеря, а хвост вертолета исчез, листы обшивки загнулись и оплавились. Среди обломков бродили сталкеры, у некоторых комбинезоны были покрыты копотью. Хотя пожар гасили давно, никому не пришло в голову очистить снаряжение. А может, попросту не до того было? Люди разгребали завалы, переворачивали обломки, иногда что-то подбирали. Двигались они медленно, как-то расслабленно, что ли, вид у них был потерянный. Слепой несколько минут оценивал масштабы разрушений, потом зашагал к лагерю. Спутники шли следом, они попали на кладбище техники впервые, для них изменения были не так очевидны, но свежие воронки, оплавленный грунт и разодранный металл, который не успел потускнеть и покрыться патиной, — все это достаточно красноречиво говорило о недавнем погроме. Слепой шел вдоль рядов автомобилей, кивал знакомым, расспрашивал, где можно найти Корейца. Ему указывали то в одну сторону, то в другую, но сталкерский лагерь был невелик, и вскоре Кореец нашелся. Хотя он и напускал на себя уверенный вид, Слепой заметил, что приятель крепко раздосадован. Они обменялись рукопожатием, Слепой назвал спутников.
